польша прикрепленные посты
Холокост в сердцах и памяти
23.01.2022 Блог
Кто спасет одну жизнь – спасет весь мир.
Мишна, Санhедрин 4:5
СЕКС ВО СПАСЕНИЕ
Чтобы спасти от смерти 12 евреев, ей пришлось во время войны стать любовницей престарелого нациста. Через 40 лет Ирену Гут-Опдайк признали Праведником народов мира. Еще через 30 лет звание получил и её насильник.
«Это была ничтожно малая цена«, – говорила Ирена Гут, хотя и признавалась, что ей как правоверной католичке, конечно же, претила подобная близость. Она вспоминала, как постоянные думы о смертном грехе привели ее в церковь за поддержкой. Придя на исповедь, она надеялась, что священник поддержит ее словами, что человеческие жизни важнее. Но вместо этого Гут услышала, что должна выгнать всех евреев и думать лишь о своей смертной душе. С этим она не могла согласиться. «Знаете, после этого я продолжала обращаться к Б-гу и просить его о помощи. И он мне помогал. Но в церковь я больше никогда не ходила», – рассказывала Ирена Гут, добавляя, что с мужем они все же венчались, но не в католической, а в пресвитерианской церкви.
Ирена родилась в небольшом городке Козинец на востоке Польши в мае 1922 года. Отец был предпринимателем средней руки, мать воспитывала пятерых детей в строгом соответствии с канонами католицизма. По словам Ирены, в семье отвергали любое проявление ненависти, относились ко всем как к братьям и сестрам. К примеру, мать Ирены ухаживала за детьми цыган-кочевников, часто разбивавших лагерь в лесу недалеко от их дома. Она кормила их, вызывала и оплачивала врача, когда те болели.
После окончания школы девушка пошла учиться в медицинское училище. Свой выбор впоследствии она объясняла так: «Все мы чувствовали приближение войны и слышали рычание Гитлера. У меня не было брата, который мог бы нас защитить. Я была самой старшей в семье. Понимая, что вояка из меня никакой, я решила стать еще одной Флоренс Найтингейл и возвращать раненых к жизни. К сожалению, закончить медицинское училище у меня не получилось, началась война. Это был ад на земле».
Училище располагалось в 200 километрах от дома и вплоть до 1941-го Ирена не могла попасть домой. Сумев добраться до Радома, девушка была в принудительном порядке направлена немцами на расположенный неподалеку завод, где упаковывала боеприпасы. Но изможденная скитаниями и болезнями, она не могла работать в полную силу. В очередной раз она упала в обморок прямо перед руководившим работами на конвейерной линии немецким майором Эдуардом Ругамером. Тот вызвал ее к себе и был восхищен ее знанием немецкого языка. Тогда он определил Ирену на работу в офицерскую столовую. Столовая находилась рядом с еврейским гетто в Радоме. Гут ежедневно наблюдала, как жестоко нацисты обращались с евреями. Видела она, и как голодают узники за колючей проволокой. Несмотря на все запреты, Гут откладывала и тайно передавала для них еду.
В 1942-м Ругамер был направлен в Тарнополь – сегодняшний украинский Тернополь, где обживал новое имение, сделав его местом шумных застолий немецких офицеров. Ирену, фактически являвшуюся заключенной, он взял с собой для организации хозяйства. Одновременно он поручил ей руководить офицерской прачечной, для чего «выписал» в помощь 12 евреев из местного гетто. Однажды у стен гетто Ирена стала свидетельницей ужасного события: немецкий офицер, отобрав младенца у матери, подбросил его в воздух и расстрелял. Безжизненное тело малыша на пыльной дороге у гетто стало кошмаром, преследовавшим Гут не только во сне, но и наяву. «Я не раздумывая отдала бы свою жизнь, – со слезами на глазах признавалась Ирена, – если бы могла не допустить этого».
Почти ежедневно она снабжала своих рабочих едой сверх нормы, предметами личной гигиены и медикаментами, которые те проносили в гетто под одеждой, чтобы поделиться с остальными узниками. Помимо этого Ирена прислушивалась ко всем разговорам в доме – особенно между Ругамером и начальником местного гестапо. Так она узнавала о готовящихся в гетто рейдах – и предупреждала участников подпольного сопротивления, знавших о ее тайной помощи евреям. Рейды становились все чаще, и однажды Ирена услышала, как Ругамеру посоветовали срочно искать замену еврейским рабочим среди пленных поляков и украинцев, так как «все евреи гетто доживают последние дни». Осознавая, что кроется за этими словами, Ирена предупредила своих 12 еврейских рабочих о готовящейся опасности. Вместе с ними она соорудила в подвале дома Ругамера фальшивую стену – пространство между ней и настоящей стеной должно было стать пусть тесным, но спасительным укрытием для 12 человек.
Через несколько дней – в августе 1942-го – первые несколько тысяч узников Тарнопольского гетто были загнаны в вагоны и отправлены на смерть. Последний вагон забрал обреченных людей в июне 43-го. Все эти годы, вплоть до освобождения города советскими войсками в апреле 1944-го, в подвале дома Ругамера жили 12 человек. Над их головами то и дело проходили шумные попойки офицеров гестапо.
Люди покидали свое укрытие только днем, когда Ругамер был на работе. Оставаться незамеченными удавалось почти два года. В 43-м, уже после того, как гетто было полностью уничтожено, немецкие власти собрали на площади все население города, устроив показательную казнь польской семьи и евреев, которых они скрывали. Ирена был шокирована увиденным настолько, что забыла закрыть замок в подвал дома, рассказывая об увиденном еврейским женщинам. В этот момент в дом неожиданно вернулся Ругамер. Сразу осознав, что происходит в подвале его дома, он бросился к телефону – звонить в гестапо. Но догнавшая его Ирена, упав на колени, молила пощадить людей, объясняя, что остаться безучастной к их судьбам ей не позволили вера и воспитание.
Как вспоминала Ирена, майор заперся в своем кабинете и пробыл там до вечера. Выйдя, он предложил ей сделку – его молчание в обмен на ее тело. Так Ирена стала вынужденной любовницей немца, которому к тому времени перевалило за 60 лет. Никто из опекаемых ею в подвале людей не знал, какую цену она платит каждую ночь за их жизни. По словам Ирены, майор почти не интересовался тем, как протекает жизнь в подвале дома, хотя и помог обустроить ей землянку в лесу, куда перебралась часть «гостей» дома. Там же, в лесу у одной из пар вскоре появился первенец – Роман Халлер.
С наступлением советских войск Ругамер бежал в Германию, а Ирена, пока не закончились боевые действия, скрывалась в различных убежищах вместе со своими еврейскими друзьями. Уже после войны спасенные помогли Гут добыть поддельные документы, по которым она как немецкая еврейка смогла попасть в лагерь для перемещенных лиц в Германию. Там она познакомилась с Уильямом Опдайком, сотрудником ООН из Нью-Йорка, а после того как эмигрировала в Соединенные Штаты, совершенно случайно встретилась с ним вновь и вышла за него замуж.
О пережитом в годы войны она не рассказывала ни мужу, ни детям вплоть до 1972-го. Но, как рассказывала дочь Ирены, однажды в доме раздался телефонный звонок. Звонивший был отрицателем Холокоста и проводил опрос для написания дипломной работы в колледже. Потрясенная услышанными суждениями звонившего, Ирена рассказала свою историю семье. Муж посоветовал опубликовать эту историю в местной газете. И вскоре Ирене начали приходить письма от спасенных ею людей и их потомков.
В 1982 году Ирена Гут-Опдайк была признана Праведником народов мира и встретилась со спасенными ею людьми. Среди них, в частности, были Ида и Лазарь Халлеры, чей сын был рожден в лесной землянке. Оказалось, что Халлеры после войны остались жить в Мюнхене, где вскоре встретились с майором Ругамером. Тот разошелся с женой, узнавшей о его романе с Гут и спасенных евреях, и бедствовал. Халлеры приняли его в свой дом, а их сын с тех пор и до смерти Ругамера в 1955-м называл его «зейде», то есть дедушка.
К слову, иерусалимский мемориал истории Холокоста «Яд ва-Шем» интересовался у Ирены Гут о возможности признания Праведником народов мира и Эдуарда Ругамера. Но она отказалась поддержать эту рекомендацию. Ирена Гут-Опдайк умерла в мае 2003 года. В 2012 году Эдуард Ругамер был удостоен звания Праведника. Медаль была вручена его сыну – Эриху Ругамеру – после благодарственной речи о своем «зейде» Романа Халлера.
P.S. Скарлетт Йоханссон предложили главную роль в фильме про Холокост — по мотивам основанной на реальных событиях бродвейской пьесы «Клятва Ирены». Источник
Related Posts
Холокост в сердцах и памяти
21.01.2022 Блог
Целью Холокоста был геноцид в чистом виде — истребление народа. И не просто истребление, но истребление спланированное. Холокост был единственной в истории человечества абсолютно иррациональной войной — убийством для убийства. — Берл Лазар (раввин)
СПИСОК ХОЗЕНФЕЛЬДА
«Если правда то, что говорят в городе надежные люди, то быть немецким офицером — невелика честь, и уже невозможно участвовать во всем этом» — такую запись сделал в своем дневнике 25 июля 1942 года офицер вермахта Вильм Хозенфельд.
Имя этого человека известно всем, кто читал воспоминания Владислава Шпильмана, польского музыканта и композитора, и смотрел фильм «Пианист», снятый Романом Поланским по автобиографии Шпильмана.
Владиславу Шпильману, еврею по национальности, удалось выжить в оккупированной немцами, разрушенной Варшаве благодаря помощи немецкого офицера Хозенфельда, школьного учителя, мобилизованного в 1939 году в армию в качестве резервиста, годного к службе в административных, нефронтовых частях. С готовностью принявший приход Гитлера к власти и вступивший в НСДАП в 1935г. (впрочем, отчасти из-за боязни потерять работу) Хозенфельд, однако, очень скоро начал сомневаться в партии и нацистсткой идеологии: «Еврейские погромы по всей Германии. Ужасная ситуация в рейхе, без права и порядка. И при этом — с неприкрытым лицемерием и ложью».
В первые же месяцы войны Хозенфельд стал свидетелем того, как людей выселяют из их домов, с какой жестокостью немцы расправляются с местным населением на территории захваченной Польши. Глубоко религиозный человек, Хозенфельд укрепляется в желании облегчить, насколько это возможно, страдания людей. «Теперь я знаю, чего стоит кусочек хлеба, и тысячу раз узнал, что может пробудить в человеческой душе один добрый взгляд… Есть глубокая радость в том, чтобы хорошо относиться к другим».
Из воспоминаний Владислава Шпильмана, в декабре 1944г. прятавшегося в заброшенном здании, где должен был разместиться немецкий штаб:
«Сзади стоял, опершись о кухонный буфет и сложив руки на груди, стройный и элегантный немецкий офицер.
— Что вы здесь ищете? — повторил он. — Вы что, не знаете, что в данный момент сюда въезжает штаб обороны Варшавы?..
Я опустился на стул в углу кладовки . Внезапно понял, окончательно и бесповоротно, что выбираться из этой очередной западни у меня уже нет сил. Силы покинули меня в одну секунду, как при обмороке. Я сидел, тупо уставившись на офицера и тяжело дыша. Лишь немного погодя сумел выдавить:
— Делайте со мной что хотите, я не двинусь с места.
— Я не собираюсь делать вам ничего плохого! — Офицер пожал плечами. — Вы кто?
— Я пианист.
Он присмотрелся ко мне внимательнее, с явным недоверием, потом бросил взгляд в сторону двери, ведущей из кухни в комнаты, как бы соображая.
— Идите за мной.
Мы миновали комнату, которая по всем признакам когда-то была столовой, и вошли в следующую, где у стены стоял рояль. Офицер указал на него рукой:
— Сыграйте что-нибудь.
Видно, ему не пришло в голову, что звук фортепиано тут же привлечет находящихся поблизости эсэсовцев. Я вопросительно посмотрел на него, не двигаясь с места. Он понял мои страхи, потому что быстро сказал:
— Играйте. Если кто-нибудь появится, спрячьтесь в кладовке, а я скажу, что играл, чтобы проверить инструмент.
[…] Я начал играть ноктюрн до-диез минор Шопена. Стеклянный дребезжащий звук расстроенного инструмента, ударяясь о пустые стены квартиры и лестничной клетки, тихим печальным эхом отражался от домов разрушенного квартала на противоположной стороне улицы. Когда я кончил, тишина, висевшая над целым городом, казалось, стала еще более глухой и зловещей.
Откуда-то донеслось мяуканье кошки, а снизу, с улицы послышались гортанные крики немцев. Офицер постоял молча, приглядываясь ко мне, потом вздохнул и сказал:
— И все же вы не должны здесь оставаться. Я вывезу вас за город, куда-нибудь в деревню. Там вы будете в безопасности.
Я покачал головой.
— Мне нельзя выходить отсюда! — сказал я с нажимом.
Казалось, лишь теперь он начал понимать, почему я прятался в руинах. Нервно дернувшись, спросил:
— Вы еврей?
— Да.
Он опустил сложенные на груди руки и сел в кресло рядом с роялем, словно желая обдумать ситуацию.
— Да, в таком случае вам действительно нельзя отсюда выходить.
Подумав еще, он обратился ко мне с вопросом:
— Где вы прячетесь?
— На чердаке.
— Покажите.
Мы поднялись по лестнице наверх. Он тщательно и профессионально обследовал чердак и обнаружил то, чего я до сих пор не замечал. Там было еще одно перекрытие, что-то вроде сбитой из досок антресоли прямо под коньком крыши над входом на чердак Ее трудно было сразу заметить в царящем здесь полумраке. Он посоветовал мне спрятаться именно на этой «антресоли» и еще помог найти в одной из квартир лесенку. Взобравшись наверх, в свое убежище, я должен был втаскивать ее за собой.
Затем офицер спросил, есть ли у меня еда.
— Нет, я как раз искал что поесть, когда вы пришли.
— Ничего, ничего, — пробормотал он поспешно, будто стыдясь всей этой ситуации, — я принесу вам еду.
На это раз я осмелился задать вопрос — он просто вырвался у меня:
— Вы немец?
Он покраснел и чуть ли не крикнул запальчиво, будто я его обидел:
— Да, к сожалению, я немец. Я хорошо знаю, что творилось здесь, в Польше, и мне стыдно за мой народ.
Резким жестом подал мне руку и вышел. Он появился снова только через три дня. Вечером, когда уже совершенно стемнело, снизу, с чердака, раздался шепот:
— Эй, вы там?
— Да, — ответил я.
Что-то тяжелое упало рядом со мной. Я нащупал через бумагу несколько буханок хлеба и еще что-то мягкое, впоследствии оказавшееся завернутым в пергамент мармеладом. Отодвинув сверток, я быстро позвал:
— Подождите минутку.
Голос из темноты ответил нетерпеливо:
— Ну что? Давайте побыстрее. Часовой видел, что я сюда иду, мне нельзя задерживаться.
— Где советские войска?
— В районе Праги, на другой стороне Вислы. Держитесь. Осталось еще несколько недель. Самое позднее к весне война закончится.
Голос замолк. Я не знал, ушел офицер или нет. Но потом он заговорил снова:
— Вы должны выжить! Слышите?! — Голос звучал твердо, почти как приказ, словно офицер хотел вселить в меня веру в счастливое для нас окончание войны. После этих слов я услышал скрип закрывающейся двери.
[…] 12 декабря я виделся с офицером в последний раз. Он принес мне хлеба больше, чем в прошлый раз, и еще пуховое одеяло, и сообщил, что его часть покидает Варшаву, но я не должен терять надежду, потому что уже в ближайшие дни русские начнут наступление.
— На Варшаву?
— Да.
— И как мне выжить в уличных боях? — тревожно спросил я.
— Если и вы, и я пережили эти пять лет ада, — ответил он, — то, видимо, нам суждено остаться в живых. Надо в это верить.
Ему уже пора было идти, и мы стали прощаться. Эта мысль пришла мне в последний момент, когда я раздумывал, как его отблагодарить, поскольку он ни за что не хотел взять мои часы — единственное богатство, которое я мог ему предложить.
— Послушайте! — Я взял его за руку и стал горячо убеждать:
— Вы не знаете моего имени, вы о нем не спрашивали, но я бы хотел, чтобы вы его запомнили, ведь неизвестно, что будет дальше. Вам предстоит далекий путь домой, а я, если выживу, наверняка сразу начну работать, здесь же, на месте, на том же самом Польском радио, где работал до войны. Если с вами случится что-нибудь плохое, а я смогу чем-то помочь, запомните: Владислав Шпильман, Польское радио.
Он усмехнулся как обычно — сурово и словно нерешительно, с некоторой неловкостью, но я почувствовал, что это, наивное в моем положении, желание помочь — было ему приятно.»
Владислав Шпильман был не единственным, кого спас капитан Хозенфельд. Некоторая свобода действий и право самостоятельно нанимать работников для обслуживания спортивного комплекса позволили Хозенфельду переправить из Варшавы, возможно, несколько десятков узников гетто и преследуемых поляков (точное число не установлено). Среди тех, кому он помог избежать гибели, — три члена польской семьи Цециоров и еврей Леон Варм, которого Хозенфельд снабдил фальшивыми документами и принял на работу в спортивный комплекс.
Из письма Вильма Хозенфельда жене: «Каждый день я провожу допросы. Сегодня снова активист и 16-летняя девушка (речь идет о Варшавском восстании в августе 1944 г.)… Возможно, девушку я смогу спасти. Вчера была доставлена студентка… Потом польский обервахмистр полиции 56 лет. Эти люди действовали из чистого патриотизма, а мы не имеем возможности их щадить… Я пытаюсь спасти каждого, кого можно».
«Список Хозенфельда», конечно, не столь велик, как всем известный список Шиндлера, но как тут не вспомнить слова из Талмуда: КТО СПАСАЕТ ОДНУ ЖИЗНЬ, СПАСАЕТ ЦЕЛЫЙ МИР. В годы войны Вильм Хозенфельд спас несколько миров, но ему самому не довелось вернуться домой к своей семье. В январе 1945 года он был взят в плен советскими войсками, затем приговорён к 25 годам заключения как подозреваемый в военных преступлениях и умер в августе 1952 года в лагере для военнопленных под Сталинградом.
В октябре 2007 года Вильм Хозенфельд был посмертно награждён Орденом Возрождения Польши III класса.
В феврале 2009 года комиссией израильского мемориала «Яд Вашем» Вильм Хозенфельд был признан Праведником мира (по израильскому закону Праведником мира считается человек, который с риском для собственной жизни или жизни своих близких бескорыстно спас в годы Холокоста хотя бы одного еврея). Могила Хозенфельда не найдена, но теперь на Аллее Праведников в его честь будет посажено дерево.
В 2004 году в Германии была издана книга писем и дневников Вильма Хозенфельда «Ich versuche jeden zu retten» («Я пытаюсь спасти каждого»). В этих записях — боль человека, перед глазами которого предстают ужасы войны, раскаяние и стыд осознания лживости всего, во что он когда-то верил, мужественное признание национальной и личной вины: «Я не понимаю, как мы оказались втянутыми в военные преступления против беззащитных граждан, против евреев. Я спрашиваю себя вновь и вновь и не нахожу ответа. Из-за этих ужасных массовых убийств мы проиграли войну, а на себя навлекли вечное проклятие за неискупимый грех. Мы не заслуживаем жалости, мы виноваты все», — так пишет в дневнике Хозенфельд в 1943 году.
В блоге wilmhosenfeld начинается публикация писем и дневников капитана Хозенфельда. Если вы заинтересовались, заходите, читайте. История Вильма Хозенфельда заслуживает того, чтобы о ней узнало как можно больше людей.
Related Posts
Список Ирэны Сэндлер
17.02.2020 Блог
Еврейская легенда гласит – мир зиждется на 36 праведниках. Ничто не тличает их от простых смертных. И зачастую им самим неведомо кто они. Но не будь хотя бы одного из них в каждом поколении, человечество захлебнулось бы в вопле отчаяния.
15 февраля исполнилось 110 лет со дня рождения ИРЭНЫ СЕНДЛЕР – польской активистки движения Сопротивления, спасшая 2500 еврейских детей из Варшавского гетто.
История Ирэны Сендлер:
«Когда началась война, вся Польша утонула в море крови. Но более всего это касалось еврейской нации. И в ней были дети, которые пострадали сильнее всех. Вот почему мы должны были посвятить наши сердца им.» — Ирэна Сендлер
- В 1940 году Ирэне Сендлер было тридцать лет. Она ходила в Варшавское гетто и носила туда еду, лекарство, одежду. Вскоре немцы издали запрет на посещение гетто. Тогда Ирэна устроилась на работу в муниципалитет и продолжала ходить туда как работник санитарной службы. В это время она уже была членом подпольной польской организации «Жегота», созданной для спасения евреев.
«Мы наблюдали душераздирающие сцены. Отец соглашался отдать ребенка, но мать нет. Бабушка обнимала ребенка так нежно, и горько плакала, приговаривая: «Я не отдам своего внука ни за какую цену…» Иногда нам приходилось оставлять такие семьи в покое, не забирая у них ребенка. Я приходила к ним на следующий день и часто обнаруживала, что все обитатели дома были депортированы в лагеря смерти». — Ирэна Сендлер
- Именно Ирэн принадлежит разработка плана по вывозу детей из гетто: самых маленьких она вывозила в картонных коробках, предварительно напоив снотворным, ребят постарше – отправляла на свободу по канализационным трубам. Ирэна снабжала беженцев документами и договаривалась с польскими семьями, готовыми принять их и выдать за поляков. Самым сложным в ее работе было уговорить родителей отпустить ребенка: многие матери не готовы были расставаться с их кровинушками, даже если наутро им предстояло следовать в концлагерь.
«Я единственная, которая выжила из группы спасателей, но я хочу, чтобы все знали: когда я координировала нашу деятельность, нас было около 20-25 человек. Я делала это не одна.» — Ирэна Сендлер
- Во всех рассказах о ее деятельности в гетто упоминается шофер грузовика, в кузове которого она вывозила детей. У шофера была собака, он сажал ее с собой в кабину. Как только он видел немцев, он безжалостно нажимал собаке на лапу, и та, бедная, заходилась жалобным лаем. Лай должен был заглушить плач, если бы он в этот момент раздался из кузова. Собака не понимала, чем провинилась и за что хозяин ногой в тяжелом сапоге бьет ей по лапе. Но собаки быстро учатся, и скоро она уже поднимала лай по первому движению ноги хозяина. Эта собака тоже участвовала в спасении детей.
«Невозможно описать словами, что чувствуешь, когда идешь на собственную казнь, а в последний момент понимаешь, что тебя откупили от нее.» — Ирэна Сендлер
- Ирэна Сендлер была арестована по доносу анонима. Аноним не раскрыт до сих пор и уже никогда не будет раскрыт. В гетто Ирэна Сендлер ходила с иконкой, на которой было написано «Я верю в Бога». С этой иконкой она и попала в гестапо. В гестапо Ирэне Сендлер сломали руки и ноги. Немцы хотели знать, как работает «Жегота» и кто за ней стоит. Ирэна не выдала своих сообщников, гестаповцы даже не узнали, что именно она и была одним из главных организаторов. Ирэну приговорили к расстрелу, чудом ее сообщникам удалось подкупить гестаповцев, которые должны были привести приговор в исполнение. Ирэне дали бежать, а ее имя внесли в списки расстрелянных. Выкупленную Ирэну Сендлер с ереломанными руками и ногами и распухшим от побоев лицом немцы выбросили в лесу из машины. Иконка была при ней. Подполье снабдило ее документами на другую фамилию. До конца войны она в гетто не появлялась. Да и появляться было негде: весной 1943 года немцы решили окончательно ликвидировать гетто.
«Каждый ребенок, спасшийся с моей помощью, а также с помощью замечательных тайных посыльных, которых уже нет в живых — причина моего существования на земле, но не причина для славы.» — Ирэна Сендлер
- Ирэна вела учет всех детей, которых ей удавалось спасти: она записывала новое место и данные о приемной семье, а после закапывала свой архив в стеклянной банке в саду у подруги. После войны Ирена Сендлер отрыла свою стеклянную банку. Она достала свои карточки и попыталась отыскать спасенных детей и их родителей. Она одна знала, какие польские имена носят выведенные из гетто еврейские дети и в каких детских домах они живут. Ничего не вышло, ей не удалось воссоединить семьи. Родителей у детей больше не было.
«Мы и будущие поколения должны помнить человеческую жестокость и ненависть, которая правила теми, кто сдал своих соседей в руки врага, ненависть, которая толкнула их на убийство… Моя мечта – чтобы память об этом стала предупреждением миру и человечество никогда впредь не повторила той трагедии.» – Ирэна Сендлер
- В 2006 году, когда Ирэне Сендлер было 96 лет, правительство Польши и правительство Израиля выдвинули ее на Нобелевскую премию мира. В связи с выдвижением на премию о ней в тот год впервые написали газеты. Именно тогда Ирэна Сендлер и ее история стали известны многим людям. Но премию получил вице-президент США Альберт Гор за свою лекцию об энергосбережении. А на следующий год эту премию получил Барак Обама за свои предвыборные обещания.
«Мы, те, кто спасал детей, вовсе не герои. Это утверждение мне не нравится. Напротив, меня преследуют угрызения совести, потому что я сделала так мало.» — Ирэна Сендлер
- Она не выдала и своих товарищей из муниципалитета, которые делали для детей документы. Не выдала она и тех, кто помогал ей выводить детей из гетто. Она не только не выдала никого, она еще и не разучилась улыбаться. Все, кто встречался с ней, пишут, что она всегда улыбалась. На всех фотографиях на ее лице была улыбка. Ирэны не стало в 2008 году, она прожила 99 лет, коротая свой век в очень скромной квартире. Последние годы жизни Ирэна Сендлер провела в Варшаве, в частном санатории Елизаветы Фиковской, которую она спасла из гетто в июле 1942 в возрасте в шести месяцев: её вынесли в ящике с плотницкими инструментами. Ее мало интересовали материальные блага, гораздо счастливее она была от того, что прожила свою жизнь не зря!
Related Posts
Путешествие за впечатлениями
10.05.2018 Блог
С 9 по 14 апреля состоялся учебный визит к коллегам в Польшу и Литву, организованный Новатекой. В Польше мы посетили Варшаву, Гродзиск Мазовецки, городок Прашныш, почти на границе с Литвой. Везде нас встречали очень дружелюбно, с готовностью делились опытом, рассказывали об услугах и мероприятиях, проводимых в библиотеках, делились планами о том, что ещё предстоит сделать…
У поляков, впрочем как и у литовцев, нет разделения на так называемые «мужские» и «женские» профессии. Мужчины занимаются библиотечным делом, много так же среди мужчин педагогов и воспитателей..
К книге отношение бережное, трепетное. Каждая книга обёрнута, на корешке-тематическая наклейка, указывающая, к какой области она относится (любовный роман-сердечко, детектив-профиль Шерлока Холмса, драма-театральная маска).
В хорошем смысле шокирует и внушительный перечень партнёров: это и местные власти, и телевидение с прессой, и творческая интеллигенция, и даже монастырь в одном из городов Польши. Там библиотекари совместно с волонтёрами реставрируют старинные монастырские книги, а монахи предоставляют библиотеке редкие книги для экспозиций.
В Национальной библиотеке Вильнюса нам просто хотелось остаться жить. Для читателя там есть абсолютно всё и даже больше: павильон для телесъёмок, студия звукозаписи, компьютерные залы в аренду для фриналсеров, редчайшие книги и периодические издания, творческие мастерские, детские кружки, что-то вроде нашей «Библионяни»-библиотекарь читает детям, рисует с ними, беседует, можно так же оставить ребёнка на попечение библиотекарей на 3 часа.
Библиотекарей из обеих стран объединяет преданность своему делу, постоянное совершенствование и движение вперёд. Ведь библиотекарь-это уже давно генератор идей, а не просто «книговыдаватель». Спасибо Новатеке за предоставленные возможности! Очень хотелось бы вернуться туда снова, но уже не только других посмотреть, но и себя показать 🙂 🙂
Екатерина Лукьянец