Переводчица, школьница, врач, домохозяйка, разведчик, литературовед — что писали в своих дневниках 9 мая 1945 года самые разные люди, о чём они думали, что делали в День Победы? … Записи даны в авторской орфографии.

ДАВИД САМОЙЛОВ

24 года, поэт, переводчик

«Первый день мира. День радости и новых сомнений. Прежде думалось: буду ли я жить? Теперь — как я буду жить? Рассказывают о подписании капитуляции. Оно происходило в Штарме 5 при большом скоплении корреспондентов. Когда собрались все наши, Жуков сказал: «Представители германского командования могут войти». Они вошли. Им показали текст протокола. Они его подписали. После этого Жуков сказал: «Представители германского командования могут удалиться». Они вышли в полном молчании».

ТАМАРА ЛАЗЕРСОН

16 лет, школьница, узница каунасского гетто

«Среда. Вчера капитулировала Германия. Война окончена. Берлин подписал безоговорочную капитуляцию. Всю ночь стреляли из орудий и автоматов. Сегодня объявили нерабочий день. В Каунасе развеваются красные флаги, флаги радости и мира. Наконец-то мерзкий фашизм разгромлен и с запада не угрожает жестокая смерть. Дальнейшее положение выяснит конф. В Сан-Франциско. Остается вопрос, как будет выглядеть послевоенная Европа? Какой будет строй? Так радостно, что главный враг, причинивший мне лично и другим столько страданий и боли, наконец, разгромлен. Это высокомерие с которым они обращались с другими народами… Этот высокомерный немец, который кричал: «Deutschland, Deutschland uber alles» — должен теперь подчиниться восточному диктату. И когда после подписания мирного договора в зале холодно прозвучали слова: «Немецкая делегация может удалиться», усмиренные «властелины» покинули зал. Так пало величие высокомерной нации, взявший за основу учение Ницше.

Ах, милый Ницше, хорошо, что ты не видишь падение своей любимой Германии, хорошо, что ты не видишь безумности своей теории. Нет, мир не предназначен только для сильных. И пусть они не пытаются убивать и устранять со своего пути слабых, ибо дождутся такой же судьбы, как Великая Германия. Мир предназначен для одной нации, которую составляет все человечество. Нет рас, нет наций, есть только люди. Мир предназначен для их братского сосуществования.

И кто попытается сопротивляться этому — падет. Хватит места на земле и сильным, и слабым. Ты отвергал это, Адольф, и допустил ошибку которая привела к такому печальному концу. Даже фанатичная вера в победу ничем вам не помогла, ничто уже не могло вас спасти. Вы потерпели крах. Как не поднялся из развалин могучий и гордый Рим, так уже не поднимет над народами мира своей золотом расписанной головы Берлин. Вы пали. Великая мощь Германии сгорела навеки. Да здравствует мир! Слава героям, водрузившим флаги над башнями Берлина!»

ИОСИФ ФРИДЛЯНД

37 лет, врач-биохимик, принимал участие в освобождении Освенцима

«Конец войне, однако отдельные части нашей армии еще ведут бои за спасение Праги. В 15.00 состоялся митинг победителей. Многие пожилые солдаты не скрывают своих слез, слез радости. Немцы попрятались в квартирах: тоже переживают. Вечером загуляли. На вечеринку в нашу квартиру прибыли генерал Сурков, подполковник Филиппов, начсанарм Успенский и др[угие]».

ЛИДИЯ БОРЕЛЬ

домохозяйка, свидетельница блокады Ленинграда

«И вечером 9 возвращаясь с работы легла спать и слышу звонок. Ну думаю, кто еще там, так поздно открываю дверь и что же Жорж мой приехал. О какая это была радость боже мой я даже не находила слов с ним говорить и он пробыл 5 дней. И вот это-то был настоящий праздник в моей жизни за все эти 4 года войны».

ЭФРАИМ ГЕНКИН

26 лет, старший лейтенант, начальник химической службы дивизии

«Ну, вот война и кончилась. Собственно, это только официально. Сумашедшие немцы продолжают стрелять.

Сегодня они обстреляли меня в дороге. (Как обидно было бы умереть в «последний» день войны?) Это долгожданное сообщение застало меня в небольшом германском городке Лобау в недалеке от чехословацкой границы.

Весь день гремело «ура» и салюты. Даже немцы улыбались нам. Не было ни одного трезвого солдата

А вверху плывут самолеты бомбить «непокорных» фрицев, а впереди где-то стрельба…

Вот и Чехословакия. Горы, горы. Очень красиво.

Здесь в крайнем уголке <…> только что узнали что такое война. Здесь есть электричество, водопровод, газоны. Все это в полном порядке.

Итак, война кончилась. Прекратилось бессмысленнейшее убийство! Верить-ли?»

ИРИНА ЭРЕНБУРГ

34 года, переводчица, дочь писателя Ильи Эренбурга

«День Победы. Утром пошла в комиссионный — узнать, не продано ли пальто Бори. Нет. Слушала радио Парижа, в 4 часа выступил де Голль, кончил: «А! Вив ля Франс!» Потом слушала Черчилля. Пришел Мунблит, говорит о будущем, он шел к возлюбленной, а может быть, врал. Потом пришла Ида. Ужинали Савичи. Сейчас Браззавиль передает марши. Не могу быть одна».

ЛАЗАРЬ БРОНТМАН

39 лет, журналист, корреспондент «Правды»

«Сегодня — праздник победы. Мы пришли из редакции (я как раз дежурил вчера) в 10 ч. утра, но в 4 ч. все уже снова были в редакции. Весь день — радостные звонки.

Передают — с утра народ попер на Красную площадь, в центр. Героев Советского Союза ловят на улицах, качают. Обнимаются, целуются. Какой-то военный подтащил ребят к мороженщикам и кормил всех мороженым. Группа нетрезвых в 4 часа утра вышла к проезду Исторического музея с двумя корзинами вина и бутербродами, останавливали всех прохожих, чокались и выпивали.

Говорили, что Сталин выступит в 4, в 5, в 6. Наконец, стало известно, что в 10 ч будет приказ.

Я, Сиволобов, Толкунов, Азизян, Магид с сыном решили пойти посмотреть в центр. От Белорусского сели в метро до Театральной. Давка — феерическая, особенно на выходе. Пошли на Красную. Вся Манежная и вся Красная — битком. Кто поет песни, кто идет с Красным флагом, выдернутым из дома, много ребят, они идут, взявшись за руки, чтобы не растерять друг друга. Это предусмотрительно: мы потеряли Толкунова и Азизяна. Машины ревут, воют, но пройти не могут. Вскоре, оказывается, закрыли и метро. Много военных, очень много женщин, все в праздничных костюмах. Все вежливы, никто не ругается, все смеются. Машины идут, облепленные ребятами со всех сторон. На Красной была такая давка, что мы решили уйти на Манежную. Там народу тоже битком, особенно много у прожекторов.

— Раньше, как увидим прожектор, так сразу шофер гнал, что есть силы подальше, — вспомнил я.

Сиволобов рассмеялся. В 9:50 начали объявлять приказ т. Сталина. Площадь мгновенно замерла. Тихо. Но вот раздались слова: «30 залпами из тысячи орудий». И площадь ахнула, закричала, зааплодировала, засмеялась. Дальнейшие слова уже не были слышны. Характерно, что толпа остановила шедший было во время приказа трамвай, автобус, и пр. И вот — салют! Сотни прожекторов сошлись голубым куполом. В последний раз поднялись над Москвой аэростаты воздушного заграждения. Прожектора освещали огромный портрет Сталина, поднятый на тросе аэростата, и такой же громадный красный флаг. Ракеты, море огня. Чудесная феерия! Но залпы были слышны слабо — пушки стояли по окраинам. А потом по Садовому кольцу прошли «Дугласы» и кидали ракеты. Обратно добирались пешком, но были страшно довольны тем, что пошли».

ИРИНА ДУНАЕВСКАЯ

25 лет, военная переводчица, филолог

«Ленинград ликует! Флаги. Митинги. Отныне 9 мая станет ГЛАВНЫМ ПРАЗДНИКОМ НАШЕГО ПОКОЛЕНИЯ!!! Ректор университета А. А. Вознесенский ухитрился на митинге возле университета не упомянуть наших погибших учителей и товарищей…  Речь Сталина начата обращением «Соотечественники!» Вот, оказывается, кто мы ему. Возлюбил! Дома у нас с мамой тоже мир (надолго ли?)».

ПАВЕЛ ЭЛЬКИНСОН

21 год, сержант, командир отделения разведки

«Утро. Светит солнце. Тишина. Получили приказ об окончании войны. Считать 9 праздником. Этого так давно ожидали, что такое сообщение встретили не радостно не грустно. Все продолжает быть так как и было. А вспомнишь о службе которую еще придется нести после войны так лучше воевать. Мы так привыкли к свободной жизни, что привыкать к казарменному положению будет очень трудно.

Война кончилась. Получили маршрут на 100 км. Наверное соединимся с союзниками. Весь день двигаемся маршем. Солдат противника вовсе не видим. Встречаются одиночки. Остальные все наверно пошли сдаваться союзникам. Все же нас боятся, хотя мы их и пальцем не трогаем. Даже часто можно видеть фрица на нашей повозке. Его подвозят домой. Как быстро проходит злоба. Как быстро забывают то чего нельзя забыть. Ночью въехали в город Вейц. Первое что нам кинулось в глаза это электрический свет. Все улицы освещены. В каждом доме свет. Здесь живут как и жили. Мы смотрим на свет как дикари. После четырех лет коптилок и иногда совсем темноты, такой яркий свет приятен.

В городе очень много русских девушек и парней. Тут был лагерь. В городе есть заводы. Все встречают рады. Разбивают и разтаскивают магазины. Еще одно. Пишу ночью. Отдыхаем. Все спят. Светло, горит электро, нужно спать. Завтра снова в путь. Наверно увидим союзников».

АЛЕКСАНДР СЛОНИМСКИЙ

63 года, писатель, литературовед-пушкинист

«Читаю «Войну и мир» для лекции и плачу. «Война и мир» — и события, развязка исторической трагедии, жертвой которой пал Вовочка — и мы. Властители — шахматисты. И ставка их — жизнь. Высочайшие наслаждения для того, кто сумел рассчитать силы, угадал верные комбинации — и для проигравшего один выход: смерть. Наследственная власть не должна ничего выдумывать, а тот, кто берет власть, чувствует, что эта власть плод его творческой выдумки. Это-то и составляет наслаждение. И еще выше, если цель при этом добрая. Но едва ли! Возможно, чтобы была эта добрая цель. Цель – ощущение своей силы».

БОРИС СУРИС

22 года, военный переводчик.

«День, когда кончилась война. Это было в маленьком чешском местечке Чекыне, не доезжая Оломоуца 20 км. Война закончилась, когда начала цвести сирень. Как нарочно.

ГОРОД ОСВЕНЦИМ

Сюда не ходят поезда,

Здесь дождь не моет тусклых окон,

И в небе вечером звезда

Блестит от города далеко.

На камне узких мостовых

Играют призрачные дети,

И некому обидеть их,

И лаской некому согреть их.

Серо-зеленых палачей

Ведут по улице, покорных,

Но пепел адских их печей

Еще лежит на крышах черных».

Источник