воспоминания прикрепленные посты

«День радости»: что наши люди писали в дневниках 9 мая 1945 года

10.05.2021 Блог  Нет комментариев

Переводчица, школьница, врач, домохозяйка, разведчик, литературовед — что писали в своих дневниках 9 мая 1945 года самые разные люди, о чём они думали, что делали в День Победы? … Записи даны в авторской орфографии.

 

ДАВИД САМОЙЛОВ

24 года, поэт, переводчик

«Первый день мира. День радости и новых сомнений. Прежде думалось: буду ли я жить? Теперь — как я буду жить? Рассказывают о подписании капитуляции. Оно происходило в Штарме 5 при большом скоплении корреспондентов. Когда собрались все наши, Жуков сказал: «Представители германского командования могут войти». Они вошли. Им показали текст протокола. Они его подписали. После этого Жуков сказал: «Представители германского командования могут удалиться». Они вышли в полном молчании».

ТАМАРА ЛАЗЕРСОН

16 лет, школьница, узница каунасского гетто

«Среда. Вчера капитулировала Германия. Война окончена. Берлин подписал безоговорочную капитуляцию. Всю ночь стреляли из орудий и автоматов. Сегодня объявили нерабочий день. В Каунасе развеваются красные флаги, флаги радости и мира. Наконец-то мерзкий фашизм разгромлен и с запада не угрожает жестокая смерть. Дальнейшее положение выяснит конф. В Сан-Франциско. Остается вопрос, как будет выглядеть послевоенная Европа? Какой будет строй? Так радостно, что главный враг, причинивший мне лично и другим столько страданий и боли, наконец, разгромлен. Это высокомерие с которым они обращались с другими народами… Этот высокомерный немец, который кричал: «Deutschland, Deutschland uber alles» — должен теперь подчиниться восточному диктату. И когда после подписания мирного договора в зале холодно прозвучали слова: «Немецкая делегация может удалиться», усмиренные «властелины» покинули зал. Так пало величие высокомерной нации, взявший за основу учение Ницше.

Ах, милый Ницше, хорошо, что ты не видишь падение своей любимой Германии, хорошо, что ты не видишь безумности своей теории. Нет, мир не предназначен только для сильных. И пусть они не пытаются убивать и устранять со своего пути слабых, ибо дождутся такой же судьбы, как Великая Германия. Мир предназначен для одной нации, которую составляет все человечество. Нет рас, нет наций, есть только люди. Мир предназначен для их братского сосуществования.

И кто попытается сопротивляться этому — падет. Хватит места на земле и сильным, и слабым. Ты отвергал это, Адольф, и допустил ошибку которая привела к такому печальному концу. Даже фанатичная вера в победу ничем вам не помогла, ничто уже не могло вас спасти. Вы потерпели крах. Как не поднялся из развалин могучий и гордый Рим, так уже не поднимет над народами мира своей золотом расписанной головы Берлин. Вы пали. Великая мощь Германии сгорела навеки. Да здравствует мир! Слава героям, водрузившим флаги над башнями Берлина!»

ИОСИФ ФРИДЛЯНД

37 лет, врач-биохимик, принимал участие в освобождении Освенцима

«Конец войне, однако отдельные части нашей армии еще ведут бои за спасение Праги. В 15.00 состоялся митинг победителей. Многие пожилые солдаты не скрывают своих слез, слез радости. Немцы попрятались в квартирах: тоже переживают. Вечером загуляли. На вечеринку в нашу квартиру прибыли генерал Сурков, подполковник Филиппов, начсанарм Успенский и др[угие]».

ЛИДИЯ БОРЕЛЬ

домохозяйка, свидетельница блокады Ленинграда

«И вечером 9 возвращаясь с работы легла спать и слышу звонок. Ну думаю, кто еще там, так поздно открываю дверь и что же Жорж мой приехал. О какая это была радость боже мой я даже не находила слов с ним говорить и он пробыл 5 дней. И вот это-то был настоящий праздник в моей жизни за все эти 4 года войны».

ЭФРАИМ ГЕНКИН

26 лет, старший лейтенант, начальник химической службы дивизии

«Ну, вот война и кончилась. Собственно, это только официально. Сумашедшие немцы продолжают стрелять.

Сегодня они обстреляли меня в дороге. (Как обидно было бы умереть в «последний» день войны?) Это долгожданное сообщение застало меня в небольшом германском городке Лобау в недалеке от чехословацкой границы.

Весь день гремело «ура» и салюты. Даже немцы улыбались нам. Не было ни одного трезвого солдата

А вверху плывут самолеты бомбить «непокорных» фрицев, а впереди где-то стрельба…

Вот и Чехословакия. Горы, горы. Очень красиво.

Здесь в крайнем уголке <…> только что узнали что такое война. Здесь есть электричество, водопровод, газоны. Все это в полном порядке.

Итак, война кончилась. Прекратилось бессмысленнейшее убийство! Верить-ли?»

ИРИНА ЭРЕНБУРГ

34 года, переводчица, дочь писателя Ильи Эренбурга

«День Победы. Утром пошла в комиссионный — узнать, не продано ли пальто Бори. Нет. Слушала радио Парижа, в 4 часа выступил де Голль, кончил: «А! Вив ля Франс!» Потом слушала Черчилля. Пришел Мунблит, говорит о будущем, он шел к возлюбленной, а может быть, врал. Потом пришла Ида. Ужинали Савичи. Сейчас Браззавиль передает марши. Не могу быть одна».

ЛАЗАРЬ БРОНТМАН

39 лет, журналист, корреспондент «Правды»

«Сегодня — праздник победы. Мы пришли из редакции (я как раз дежурил вчера) в 10 ч. утра, но в 4 ч. все уже снова были в редакции. Весь день — радостные звонки.

Передают — с утра народ попер на Красную площадь, в центр. Героев Советского Союза ловят на улицах, качают. Обнимаются, целуются. Какой-то военный подтащил ребят к мороженщикам и кормил всех мороженым. Группа нетрезвых в 4 часа утра вышла к проезду Исторического музея с двумя корзинами вина и бутербродами, останавливали всех прохожих, чокались и выпивали.

Говорили, что Сталин выступит в 4, в 5, в 6. Наконец, стало известно, что в 10 ч будет приказ.

Я, Сиволобов, Толкунов, Азизян, Магид с сыном решили пойти посмотреть в центр. От Белорусского сели в метро до Театральной. Давка — феерическая, особенно на выходе. Пошли на Красную. Вся Манежная и вся Красная — битком. Кто поет песни, кто идет с Красным флагом, выдернутым из дома, много ребят, они идут, взявшись за руки, чтобы не растерять друг друга. Это предусмотрительно: мы потеряли Толкунова и Азизяна. Машины ревут, воют, но пройти не могут. Вскоре, оказывается, закрыли и метро. Много военных, очень много женщин, все в праздничных костюмах. Все вежливы, никто не ругается, все смеются. Машины идут, облепленные ребятами со всех сторон. На Красной была такая давка, что мы решили уйти на Манежную. Там народу тоже битком, особенно много у прожекторов.

— Раньше, как увидим прожектор, так сразу шофер гнал, что есть силы подальше, — вспомнил я.

Сиволобов рассмеялся. В 9:50 начали объявлять приказ т. Сталина. Площадь мгновенно замерла. Тихо. Но вот раздались слова: «30 залпами из тысячи орудий». И площадь ахнула, закричала, зааплодировала, засмеялась. Дальнейшие слова уже не были слышны. Характерно, что толпа остановила шедший было во время приказа трамвай, автобус, и пр. И вот — салют! Сотни прожекторов сошлись голубым куполом. В последний раз поднялись над Москвой аэростаты воздушного заграждения. Прожектора освещали огромный портрет Сталина, поднятый на тросе аэростата, и такой же громадный красный флаг. Ракеты, море огня. Чудесная феерия! Но залпы были слышны слабо — пушки стояли по окраинам. А потом по Садовому кольцу прошли «Дугласы» и кидали ракеты. Обратно добирались пешком, но были страшно довольны тем, что пошли».

ИРИНА ДУНАЕВСКАЯ

25 лет, военная переводчица, филолог

«Ленинград ликует! Флаги. Митинги. Отныне 9 мая станет ГЛАВНЫМ ПРАЗДНИКОМ НАШЕГО ПОКОЛЕНИЯ!!! Ректор университета А. А. Вознесенский ухитрился на митинге возле университета не упомянуть наших погибших учителей и товарищей…  Речь Сталина начата обращением «Соотечественники!» Вот, оказывается, кто мы ему. Возлюбил! Дома у нас с мамой тоже мир (надолго ли?)».

ПАВЕЛ ЭЛЬКИНСОН

21 год, сержант, командир отделения разведки

«Утро. Светит солнце. Тишина. Получили приказ об окончании войны. Считать 9 праздником. Этого так давно ожидали, что такое сообщение встретили не радостно не грустно. Все продолжает быть так как и было. А вспомнишь о службе которую еще придется нести после войны так лучше воевать. Мы так привыкли к свободной жизни, что привыкать к казарменному положению будет очень трудно.

Война кончилась. Получили маршрут на 100 км. Наверное соединимся с союзниками. Весь день двигаемся маршем. Солдат противника вовсе не видим. Встречаются одиночки. Остальные все наверно пошли сдаваться союзникам. Все же нас боятся, хотя мы их и пальцем не трогаем. Даже часто можно видеть фрица на нашей повозке. Его подвозят домой. Как быстро проходит злоба. Как быстро забывают то чего нельзя забыть. Ночью въехали в город Вейц. Первое что нам кинулось в глаза это электрический свет. Все улицы освещены. В каждом доме свет. Здесь живут как и жили. Мы смотрим на свет как дикари. После четырех лет коптилок и иногда совсем темноты, такой яркий свет приятен.

В городе очень много русских девушек и парней. Тут был лагерь. В городе есть заводы. Все встречают рады. Разбивают и разтаскивают магазины. Еще одно. Пишу ночью. Отдыхаем. Все спят. Светло, горит электро, нужно спать. Завтра снова в путь. Наверно увидим союзников».

АЛЕКСАНДР СЛОНИМСКИЙ

63 года, писатель, литературовед-пушкинист

«Читаю «Войну и мир» для лекции и плачу. «Война и мир» — и события, развязка исторической трагедии, жертвой которой пал Вовочка — и мы. Властители — шахматисты. И ставка их — жизнь. Высочайшие наслаждения для того, кто сумел рассчитать силы, угадал верные комбинации — и для проигравшего один выход: смерть. Наследственная власть не должна ничего выдумывать, а тот, кто берет власть, чувствует, что эта власть плод его творческой выдумки. Это-то и составляет наслаждение. И еще выше, если цель при этом добрая. Но едва ли! Возможно, чтобы была эта добрая цель. Цель – ощущение своей силы».

БОРИС СУРИС

22 года, военный переводчик.

«День, когда кончилась война. Это было в маленьком чешском местечке Чекыне, не доезжая Оломоуца 20 км. Война закончилась, когда начала цвести сирень. Как нарочно.

ГОРОД ОСВЕНЦИМ

Сюда не ходят поезда,

Здесь дождь не моет тусклых окон,

И в небе вечером звезда

Блестит от города далеко.

На камне узких мостовых

Играют призрачные дети,

И некому обидеть их,

И лаской некому согреть их.

Серо-зеленых палачей

Ведут по улице, покорных,

Но пепел адских их печей

Еще лежит на крышах черных».

Источник

1
Теги: , , ,

Борис Колкер

27.03.2016 Chisinaul evreiesc * Еврейский КишиневRU  8 комментариев

Boris_KOLKER

БОРИС КОЛКЕР

р. 1939

Эсперантолог, преподаватель, переводчик.

КИШИНЁВ ПОРОЙ ВЕСЕННЕЮ МНЕ НАПОМИНАЕТ САД

Кишинев – город моего детства и юности. Я прожил в нём с 1944 по 1965 год (не считая 1940–1941, о чем у меня нет воспоминаний). С 1960-го он стал не только моим городом, но и городом нашей семьи – моей жены Эсфири и нашей дочери Беллы. После переезда в Башкирию мы приезжали в Молдавию каждый год в течение четверти века, чтобы навестить родителей и родственников и оставить дочь наслаждаться прекрасным летом. Я не любитель барабанных и декларативных фраз. Поэтому хотел бы рассказать немного о том, как Кишинев менялся у меня на глазах, о моих занятиях и увлечениях, о моих родителях, о моей семье и о людях, с которыми меня свела судьба в Кишиневе.

ГОРОД САД

1 мая 1955 года в газете «Молодежь Молдавии» появилось моё короткое стихотворение. Мне было тогда неполных 16 лет.

ГОРОД-САД

Кишинев порой весеннею

Мне напоминает сад:

Яблонь нежное цветение,

Их пьянящий аромат…

Светлой солнечной завесою

Город наш покрыт весной.

И деревья в парках весело

Юной шелестят листвой.

Ласковым и теплым вечером

Расцветает сад огней:

Свет заводов, бесконечные

Цепи ярких фонарей.

Полосой мелькнут пунктирною

Самолеты в небесах.

Кишинев весною мирною

Мне напоминает сад.

Через два дня ко мне пришел самодеятельный композитор Марк Гальперин с аккордеоном. Он сказал, что стихотворение ему очень понравилось, поэтому он сочинил для него музыку. И тут же пропел песню. Не возражаю ли я, если он будет обучать этой песне участников художественной самодеятельности в доме культуры. Я не возражал. Больше об этой песне не слышал. Может быть, если бы за такое дело взялся профессиональный композитор со связями, песня стала бы популярной. Но это неважно. Всё равно, Кишинев был, есть и будет городом-садом!

НАЧАЛО НАЧАЛ

Мои родители создали семью в Тирасполе в 1936 году. Я появился на свет там же 15 июля 1939 года. Мама, Фаня Самойловна Колкер, после детдома окончила ремесленное училище, а потом – Харьковский институт торговли и стала экономистом. Людей с высшим образованием было в то время немного. Ее взяли на работу в Молдавпотребсоюз экономистом.

Отец, Григорий Давидович Колкер, почти всю жизнь работал художником-оформителем. Он был страстным фотографом, начал снимать еще до войны фотоаппаратом «Фотокорр» на треножнике и со стеклянными пластинками. Потом покупал все более современные аппараты. Он фотографировал всю округу, особенно детей, и раздавал снимки бесплатно. Когда я перешел в десятый класс, он подарил мне фотоаппарат «Зоркий», и я продолжил его традицию.

В 1940 году родители (и я с ними) переселились в Кишинев, который стал столицей Молдавии.

В первые дни войны отец был призван на фронт, а наша семья эвакуировалась в Сталинградскую область, и затем в Узбекистан, город Карши. После Сталинградской битвы отец был комиссован по состоянию здоровья и присоединился к нам. О трудностях тогдашнего быта вспоминать не хочется.

Молдавпотребсоюз был переведен из эвакуации в город Сороки, где правительство и учреждения республиканского значения ждали освобождения Кишинева. Маму вызвали в Сороки правительственной телеграммой. В сентябре мама вызвала нас.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПОСЛЕВОЕННЫЙ КИШИНЕВ

Мы ехали около месяца, в основном на открытых платформах товарных поездов. Последнюю часть пути – уже в пассажирском поезде. Бывало, что на станции раздавалась сирена воздушной тревоги. Поезд срывался со станции в поле. Вдали слышались взрывы бомб. У нас был толстый атлас СССР малого формата. Я открывал его и показывал: вот наш город Кишинев, куда мы едем. Там ждет меня мама.

Когда мы приехали на вокзал, был поздний вечер. Темно. Единственное освещение – яркие звезды. Отец нанял «такси» – повозку с извозчиком, чтобы поехать на улицу Болгарская № 25, где родители до войны снимали комнату. Дома по дороге от вокзала в верхнюю часть города были совершенно разрушены. Отец несколько раз говорил: «Я ничего не узнаю». В верхней части города разрушений было мало. Приехали. Стучим в дверь. Мама испуганно: «Кто там?» Я крикнул: «Мама! Это я!» Радости не было конца. Я получил угощение, какого никогда не видел: несколько конфеток! В эту ночь я спал на настоящей кровати!

ДОМ РОДНОЙ

Вскоре мы получили квартиру по соседству – на улице Щусева № 23 (тогда номер был 25), угол Болгарской. Война продолжалась. На ночь завешивали окна наглухо, потому что время от времени гудела сирена тревоги, объявляя о налете вражеской авиации.

Отец и его младший брат Толя произвели ремонт квартиры и нанесли рисунки на стены с помощью трафаретов. Они были потомственными малярами и умели делать это хорошо.

Родители были большими любителями книг, особенно отец. Он покупал на толчке замечательные книги Куприна, Майн Рида, Шолом-Алейхема и других писателей, описания путешествий, альбомы художников и животных, подшивки знаменитого дореволюционного журнала «Нива» и дамского журнала «Пробуждение»… Были книги и на идише. Я научился читать к шести годам и буквально глотал книги, рассматривал картины знаменитых художников. Неважно было для меня, если книги печатались с ятями и ерами. В шесть лет мама записала меня в детскую библиотеку, и я ходил туда сам менять книги – черт-те куда как далеко: на улицу Ленина, угол Горького!

Как и у всех, на стене висела радиоточка. Отец купил на толчке трофейный радиоприемник «Телефункен» на больших батареях, позже – радиоприемник «Балтика». Слушали музыку, различные передачи, иногда западные «голоса». Когда «голоса» на русском языке стали глушить, я (уже повзрослевший) начал их слушать на украинском языке, который благодаря этому научился понимать довольно хорошо. Отец купил телевизор еще до начала вещания Молдавского телевидения в 1958 году.

Отец рисовал репродукции знаменитых картин и собственные (портреты, пейзажи), и они висели по всей квартире, а также в сарае, где он оборудовал и крошечную фотолабораторию, в которой мы печатали фотоснимки. Он дарил картины родственникам и друзьям. Когда мы уехали на Урал, он снял со стены замечательную небольшую картину с изображением нашего кишиневского дворика и подарил нам. Эта картина висела у нас в Уфе почти три десятка лет и висит сейчас в нашей квартире в Кливленде, Огайо, США – на другой стороне земного шара. Среди картин здесь и увеличенная цветная фотография моих родителей, которую я сделал в августе 1978 года. Они стоят на мостовой возле нашего дома, у пересечения улиц Щусева и Болгарской, а вдали виден центральный вход Республиканского стадиона.

Отец построил во дворе беседку, обил ее фанерными стенками и разрисовал их. Там можно было сидеть и читать и в жару, и в дождь. Он посадил во дворе несколько фруктовых деревьев и кустов, а также сирень. Когда мы жили на Урале, мама варила для нас варенье из своих слив. А осенью мы получали посылки с зимним сортом груш из нашего «садика».

Мама была страстным цветоводом. Она сажала ежегодно разные цветы в нашем огородике и ухаживала за ними. Цвели подсолнухи. А я поливал их вечерами из шланга. Когда мы вселились в кооперативную квартиру в Уфе, отец наломал сирени, нарвал тюльпанов во дворе, уложил их в плетеную корзину, нарисовал красивый натюрморт и подарил его нам на новоселье. Эта картина с кишиневскими цветами находится сейчас в доме нашей дочери в Кливленде.

Когда я повзрослел, повесил на стену большую карту мира и «путешествовал» с ее помощью по всем странам. Реальные зарубежные путешествия были тогда только в фантазиях. Кто мог себе представить, что они станут реальностью!

ЗНАКОМСТВО С ОКРЕСТНОСТЯМИ

Почти на всех домах были надписи: «Проверено. Мин нет. Лейтенант (фамилия)». Потом дома белили, красили, и надписи исчезли. Но на соседнем двухэтажном доме из серого котельца по адресу улица Щусева № 27 надпись осталась. Несколько лет назад в Интернете кто-то упомянул эту надпись, высказав мнение, что ее сделали недавно в связи со съемкой кинофильма о войне. Я возразил: «Нет, нет! Эту надпись я видел еще в октябре 1944 года!»

Через дорогу – по улице Щусева № 21 – находился хлебный магазинчик. Хлебный – это громко сказано. Купить хлеб было большой проблемой. Во-первых, он продавался по карточкам. Во-вторых, были огромные очереди, которые надо было занимать с вечера. Я тоже стоял в очередях, даже когда был маленьким. А неурожай и голод 1946 года! Страшно вспомнить!

Наискосок, на углу Болгарской и Щусева, находилась знаменитая баня с мраморными скамейками и столами. Парикмахер дядя Ваня стриг мальчиков, оставляя им чубчик. А мужчины толпились в маленьком буфете, пили бочковое пиво по несколько больших кружек и обсуждали мировые проблемы.

На улице Щусева № 12 находился собственный дом и частная клиника знаменитого глазного доктора Литвака. Когда люди начали уезжать в Израиль, им приходилось преодолевать много трудностей. Поговаривали, что доктор Литвак уехал без проблем, уплатив куда следует немалую сумму.

За углом, на улице Болгарской № 21, между улицами Щусева и Пирогова, находилась Свято-Успенская церковь*. Оттуда слышался красивый колокольный звон. На большие праздники сюда приходило много людей. Церковь функционировала в 40–50-е годы. Потом ее закрыли, и там был книжный склад. Вновь открыли в конце 80-х годов. Фамилия священника была Балтага (имя и отчество не помню). Моя мама была хорошо знакома с попадьей. Я был с мамой несколько раз у них дома: домик слева за оградой. Очень интеллигентная и приятная семья! Сын и дочь были заметно старше меня. Учились в школе очень хорошо. В вуз не были приняты, т. к. являлись «детьми священнослужителя». Интересно было бы узнать о дальнейшей судьбе этих людей.

Помню лучшую мамину подругу Раису Соломоновну Куц. Они были знакомы еще по Тирасполю. Тетя Рая была не только красивой женщиной, но и одним из самых грамотных людей в Кишиневе: она работала машинисткой в горкоме партии. А мне было интересно беседовать с ее дочерьми Эллой и Олей, тем более что Элла Кузнецова училась на филологическом факультете, а потом работала редактором в книжном издательстве.

<…>Начало улицы Щусева упиралось в Сенную площадь, которая тянулась вдоль улицы Бендерской. Она называлась так, потому что на ней испокон веков продавали сено. Площадь была покрыта толстым слоем сена, которое там накапливалось десятки лет. В нем можно было найти, что угодно. Мы, мальчишки, любили там бегать и выковыривать всякие неожиданные предметы. В том числе немецкие патроны. В том числе неразорвавшиеся. А один мальчик погиб при взрыве. По инициативе Брежнева, тогдашнего Первого секретаря ЦК Компартии Молдавии, на территории этой площади был построен в 1951 году Республиканский стадион. Мой отец и его братья были заядлыми футбольными болельщиками. У них (а некоторое время и у меня) были абонементы на места как раз напротив правительственной трибуны. Брежнев не пропускал ни одного матча. Если он запаздывал, начало матча задерживалось. Фактически Брежнев вывел команду Буревестник из класса Б в класс А.

Еще несколько слов о Брежневе. По его же инициативе было построено и благоустроено прекрасное Комсомольское озеро и парк вокруг него. Весь город работал там на субботниках, в том числе мой отец. <…>

Брежнев любил возвращаться с работы пешком. Позади него, в нескольких шагах, вышагивал охранник. Брежнев жил в особняке на углу улиц Пирогова и 28 Июня. Снаружи охраны не было. Через щель сбоку от железных ворот можно было увидеть дворик, небольшой бассейн и охранника у входной двери. Однажды вечером я проходил мимо. У ворот остановилась машина. Из нее быстро вышли женщина и девушка. Ворота открылись, и они зашли во двор. Ворота сразу закрылись. В этот момент у меня, 12-летнего мальчишки, мелькнула мысль, что эти люди не так счастливы, как это кажется. Через много лет я проходил мимо этого дома. Там находилась детская поликлиника. Зашел посмотреть. Весьма скромное помещение. Не сравнить с хоромами «новых русских».

Когда Брежнев был генсеком, он любил приезжать в Кишинев. Как-то летом 1972 года я шел по центральной улице Ленина и вдруг заметил, что движение машин остановлено. Вскоре появляется кортеж. В открытой машине сидит Брежнев и приветственно машет рукой. И люди на тротуарах машут ему.

ЖИЗНЬ НАЛАЖИВАЕТСЯ

Мама продолжала работать экономистом в Молдавпотребсоюзе. Отец работал заведующим художественной мастерской, которая передвигалась с места на место, но больше всего находилась на улице Армянской. Я часто проводил там время, глядя на рисуемые вывески, рекламы, портреты, плакаты, панно.

В 1949 году в нашей семье случилось прибавление: родился мой брат Давид (Дима). У меня появились обязанности старшего брата.

Моя тетя Клара окончила Одесский фармацевтический институт (эвакуированный в Ташкент) и стала заведующей маленькой аптекой на Рышкановке, напротив будущего цирка. За аптекой находилась комната, в которой она жила. Я любил ходить к ней. Шёл пешком добрых три километра по Комсомольской, Теобашевской, через нижнюю часть города, по мостику через речку Бык, которую ласково называли Бычок. Рышкановка тогда была за городской чертой (сегодня это очень трудно себе представить). За мостиком стояли указатели – налево один колхоз, направо другой.

Когда мне было 11 лет, я подбил моего соседа и ровесника Вову Клименко на посещение всех улиц Кишинева в его тогдашних границах. Каждый день мы отправлялись делать открытия. Мы увидели весь Кишинев! В конце концов я составил алфавитный список всех улиц города. Эта общая тетрадь со списком где-то лежит в моем архиве. Я знал старые названия многих улиц. И опять Кишинев дал мне заряд на будущее. Мы жили потом в большом городе Уфе, который я тоже изучил досконально. Когда в наш НИИ приезжали иногородние или иностранные гости, директор института давал в мое распоряжение автомобиль, с тем чтобы я проводил для них экскурсии. В огромном американском городе Кливленде мы прожили шесть лет в самом центре, где я и работал. Освоил и этот город, его достопримечательности и историю, описал их в статье, опубликованной в книге, и провел много экскурсий по городу. Кстати, эта книга, литературный альманах «Луч», есть в Интернете.

В 1946 году я стал учиться в 32-й начальной школе на углу улиц Садовой и Бендерской, напротив будущего Воинского мемориала. Моим учителем по всем предметам был седовласый Владимир Моисеевич Розенфайн. Большинство учеников жили на Малой Малине – очень бедном и неблагополучном районе. Многие из них мало интересовались учебой. Как-то одна ученица пропустила день занятий. На вопрос учителя о причине она сказала, что мама постирала платье и ей не в чем было прийти в школу. Однажды Владимир Моисеевич рассказал нам библейскую легенду о Вавилонской башне, когда Бог наказал людей, создав многоязычие. Легенда глубоко запала мне в душу, тем более что на улицах Кишинева звучала речь на нескольких языках – русском, молдавском, еврейском (идише) и украинском. Однажды я с изумлением услышал, как на улице моя мама беседует с моим учителем Владимиром Моисеевичем на идише. Символично, что в 1992 году московское издательство «Прогресс» выпустило мою книгу «Путешествие в страну Эсперантиду. Повышенный курс эсперанто». На обложке книги художник изобразил Вавилонскую башню! Начальную школу я окончил на отлично. Получил не только похвальную грамоту, но и награду: толстую книгу «Избранное» Пушкина, юбилейное издание к 150-летию со дня рождения поэта, с подписью директора и учителя. Сразу взялся за чтение. «Евгений Онегин», «Дубровский»… Несколько не по возрасту. Но не привыкать!

ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

Над страной сгустились тучи. Не обошли они стороной и Кишинев. 1949 год. Дело врачей. Космополиты. Мама, придя домой после работы, каждый раз шепотом сообщала отцу, что еще одного работника Молдавпотребсоюза «взяли» (т. е. арестовали).

Из воспоминаний журналистки газеты «Советская Молдавия» Капитолины Кожевниковой**, опубликованных несколько лет назад: «Врачи-отравители, безродные космополиты – всё это мы пережили в городе, где евреем быть просто опасно… В газетных фельетонах запестрели еврейские фамилии… Вот выскакивает из редакции, будто черт из табакерки, пьянчужка Павел Аникин, маленький, высокомерный и злой». Кишиневцы должны знать своих антигероев. Один из них – Павел Аникин, который печатал в газете «Советская Молдавия» по заданиям ЦК Компартии Молдавии зубодробительные фельетоны, после которых людей увольняли с работы или арестовывали. Я видел его несколько раз, когда был старшеклассником. После его фельетона о республиканском аптекоуправлении моей тете Кларе посоветовали уехать. Она плакала, отправляясь в одиночку в неизвестность. Через шесть лет, когда Сталин умер и тучи рассеялись, она вернулась в Кишинев с мужем и трехлетней дочерью. Старые кишиневцы помнят фармацевта Клару Давидовну Колкер в аптеке по улице Ленина № 6, напротив Академии наук, всегда любезную и готовую помочь. Ничего удивительного, что, когда ворота открылись, эта семья уехала в США.

Дошла очередь и до мамы. Но не на ту напали! Она была борцом с несправедливостью и пошла в горком партии отстаивать свое рабочее место. Ей предложили несколько вакансий взамен. Она приняла одно, потом другое. Наконец, нашла себя в торгово-кулинарном училище, где много лет работала преподавателем товароведения продовольственных товаров, для чего ей пришлось освоить совершенно новую профессию. У нее было много учеников. Когда она шла по городу, они с ней всё время здоровались. Я разглядывал учебники товароведения с картинками продовольственных товаров, которые редко появлялись (или никогда не появлялись) в продаже. Особенно поразила картинка разруба мяса с названиями частей туши. Ну, в продаже были в лучшем случае кости с небольшим количеством мякоти.

РАДУГОЙ РАДОСТИ ШКОЛА УКРАШЕНА

В 1950-м году я поступил в 5-й класс знаменитой мужской школы № 3 на углу Садовой и Котовского. Нашим бессменным классным руководителем и учителем французского и молдавского языков был Макс Давидович Давидсон. Некоторое время он преподавал в старших классах и немецкий язык. А когда в параллельном классе отсутствовал по болезни учитель английского языка, он заменял и его. Давидсон жил некоторое время во Франции и, в отличие от большинства учителей того времени, действительно знал французский язык. Когда он был недоволен каким-то поступком ученика, он насмешливо спрашивал: «Может быть, ты хочешь, чтобы я дал тебе шляпу и тросточку?». Когда мы начали учебу в 8-м классе, он стал обращаться к нам на «вы» и однажды сказал: «Мальчики! Вы уже большие. Вам надо научиться танцевать вальс». И дал нам пару уроков вальса. Мы очень любили нашего Макса Давидовича.

Обязательно надо упомянуть хотя бы нескольких высококлассных учителей нашей школы: Разумная Александра Абрамовна, Синявская Анна Константиновна, Щукин Иван Афанасьевич, Кушнир Израиль Львович***, Ветер Василий Карпович, Овчинникова Татьяна Васильевна, Новицкая Галина Ефимовна, Схисова Мария Иосифовна, Блехарис Евгения Акимовна. А какие ученики! В нашем выпуске 1956 года, состоявшем из двух классов, было полтора десятка медалистов! И не меньшее количество в будущем стали докторами и кандидатами наук. Во вторую категорию я попал. А в первую нет – сам виноват! Перечитывая сочинение, написанное на выпускном экзамене, я решил вычеркнуть два абзаца и сделал это так, как привык делать в редакции с машинописными рукописями: ненужное зачеркнул в форме прямоугольника с внутренним крестом. Увы! За неаккуратное оформление я получил четверку и на медаль не был выдвинут! И этот пустяк стал одним из поворотных моментов моей жизни.

Прежде чем перечислить хотя бы нескольких выдающихся учеников, хочу отметить, что летом 1954 года отменили раздельное обучение мальчиков и девочек и в нашу школу пришло много девочек из соседних школ. Итак, небольшой список: Алик Горенштейн, Иосиф Красс, Абраша Клейман, Юра Ененко, Лариса Некрасова, Вера Петровская, Эдик Рубинский, Нонна Бродская, Рудик Мамрыкин, Ася Оганян, Майя Мочалова, Вова Злобинский, Вова Путря, Витя Филатов, Элик Синявский, Феликс Фельдман, Лида Хлопенкова, Юра Перлин, Юра Горняк, Шура Крачун, Феликс Шамис, Боря Сергеев. Однако список получился немаленьким!

И отдельно еще об одном выдающемся ученике. В 1953 году в 8-й класс нашей школы пришел Валерий Гажиу (Гажа). Смуглый и кудрявый, как Пушкин. Мы сразу подружились. Узнав, что мы оба пишем стихи, завуч и наш учитель истории Иван Афанасьевич Щукин (по прозвищу Манюня) стал приглашать нас в свой кабинет после уроков. Он запирал дверь на ключ, просил нас читать свои стихи, комментировал их. Иногда читал нам свои стихи – серьезные, на исторические темы. Но о Валерии я расскажу дальше.

А пока три маленьких эпизода. Наша школа находилась рядом с огромным старым Армянским кладбищем. Армянское – потому что в его центральный вход упиралась улица Армянская. Мы любили бродить после уроков (а иногда и во время нелюбимых уроков) по кладбищу, рассматривая величественные склепы и надгробные плиты, читая надписи на румынском языке.

Когда я учился в 5-м классе, в нашей школе был организован хор. Я прошел отбор и был зачислен. Это был необыкновенный хор – на восемь мужских голосов! Мы выступали по городу. Наш хормейстер требовал, чтобы ведущий объявлял громко следующим образом: «Руководитель хора … (пауза) Менделеев! (пауза) Игорь Иванович!» Аплодисменты.

Моя первая публикация появилась 1 сентября 1954 года в газете «Молодежь Молдавии» и была посвящена началу нового учебного года. Я вышел из дому рано, купил несколько экземпляров газеты и пошел учиться в 9-й класс.

ШКОЛА

Лето промчалось походами дальними,

Играми в мяч и купаньем в реке.

Будем мы помнить лесные прогалины,

Книги, занятия на турнике.

Радугой радости школа украшена.

Школьников к ней устремился поток.

И молодые советские граждане

С шумом веселым пошли на урок.

Слышен звонок. Воцарилось молчание.

Карты висят вдоль широкой стены.

В школе получим мы новые знания,

Чтобы работать на благо страны.

Я стоял на солнышке у невысокого школьного забора, перечитывал свое первое опубликованное стихотворение и думал о том, кем я стану. Я был уверен, что моя профессия будет связана со словом. Журналистом? Редактором? Преподавателем литературы? Не приходило мне тогда в голову, что я стану переводчиком с нескольких языков в области науки и техники.

ВАЛЕРИЙ ГАЖИУ

Валерий Гажиу* – человек известный, кинорежиссер и драматург. Он получил много наград и званий. Можно прочитать о нём, например, статью в русской Википедии, первый вариант которой написал я. Поэтому  расскажу только немного о том, что связывает меня с Валерием.

Мы жили в двух кварталах друг от друга и часто встречались то у меня, то у него дома. Его отец умер (погиб?). Жили они очень бедно в маленькой квартирке. В школе мы были первыми читателями стихов друг друга. Вместе стали ходить по редакциям газет. В «Юном ленинце» нас консультировал Иван Склифос. В «Молодежи Молдавии» – Саша Рывкин. А потом там появился Кирилл Ковальджи! Но это отдельная история.

Однажды мы поехали вместе в Одессу. Валерий был там первый раз. А я – многократно, потому что там жили моя бабушка и другие родственники. Я показывал ему город. Колоритная Одесса будет фигурировать не раз в кинофильмах Валерия.

В другой раз Валерий предложил мне вместе «поработать». У его дальних родственников в Оргеевском районе была свадьба. Валерий играл там на скрипке (он учился несколько лет в музыкальной школе), а я фотографировал. Мы веселились со всеми, а потом ночевали на сеновале.

Мы ходили вместе в Республиканскую детскую библиотеку и читали там редкие книги. Сергей Есенин (как и многие другие хорошие поэты) был тогда (почти) под запретом. А в этой библиотеке сохранился его сборник 1946 года издания! В выборе чтива нам помогала библиотекарь Люба Верная, которая только что окончила Кишиневский университет.

В девятом классе я проштудировал книгу «Теория литературы», поэтому Валерий считал меня докой в этой области и консультировался со мной по этим вопросам. Как дальнее отражение этих занятий в Кишиневе через много лет я поместил главу о классификации рифм в моей книге об эсперантской культуре.

Валерий поступил на филфак Кишиневского пединститута, а через год получил направление на учебу во ВГИК, на сценарном факультете. Наши пути постепенно разошлись. Теперь мы виделись и переписывались редко.

И вот мы пришли на премьеру кинофильма «Человек идет за солнцем», созданного на киностудии «Молдова-фильм». Нас очаровали и фильм, и его главные создатели – режиссер и сценарист Михаил Калик**, сценарист Валериу Гажиу (этот сценарий был его дипломной работой), оператор Вадим Дербенёв, композитор Микаэл Таривердиев, а также актеры. Триумф! Валерий пригласил меня прийти на следующий день на киностудию и познакомил с Каликом и Дербенёвым. А вскоре – разгромная статья в газете «Советская Молдавия». До сих пор не пойму, чем осталось так недовольно местное партийное начальство. А когда Миша Калик уехал в Израиль, название фильма было вычеркнуто отовсюду. Единственное место, где можно было его встретить, это упоминание в моем учебнике языка эсперанто, который печатался много лет во многих городах Союза. Так или иначе, прошло время. «Человек идет за солнцем» снова вышел на экран и получил широкое признание в стране и за рубежом. Потом последовало много других фильмов Валерия в качестве режиссера и сценариста. И вот в наш последний приезд в Кишинев в 1991 году по телевидению показали фестиваль кинофильмов Михаила Калика! Вначале выступил с рассказом сам Калик, приехавший для этого из Израиля. Потом показали его новый захватывающий автобиографический фильм «И возвращается ветер». А на другой день показали «Человек идет за солнцем»! Как это ни поразительно, через три десятка лет фильм сохранил свое очарование!

В 2007 году Валерий разыскал меня в Америке. Мы регулярно переписывались по электронной почте и разговаривали по скайпу и по телефону. Оказалось, что Валерий продолжал иногда писать стихи в стол (не публикуя). Он прочитал мне несколько. Какая жалость, что их у меня нет! К моему 70-летию Валерий прислал мне такое поздравление:

Поздравляя с днем рожденья,

Я тебе напомнить рад:

«Кишинев порой весенней

Мне напоминает сад.

Яблонь мирное цветенье»,

Ну, а дальше…

Ам уйтат…

И давай не будем строги,

Напевая их порой,

Потому что песни строки –

Нашей юности пароль.

Обнимаю, дорогой Борис.

Счастья тебе и твоей семье!

 Валериу Гажиу.

КИРИЛЛ КОВАЛЬДЖИ И ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ

Кирилл Ковальджи окончил Литературный институт в Москве и летом 1954 года стал работать в отделе писем и по совместительству литературным консультантом в «Молодежи Молдавии». Мне довелось знать его родителей, жену Нину и новорожденных сыновей. Однажды Кирилл сказал Валерию и мне: «Будем создавать литературное объединение. Приходите!». Пришли и другие: Константин Шишкан, Леонид Литвиненко, мой двоюродный брат Даниил Колкер, Светлана Якир и десяток других. Через год появился Рудольф Ольшевский, переселившийся из Одессы. Приходили всё новые люди. Читали и обсуждали собственные произведения. Последнее слово было за Кириллом. Он обладал феноменальной памятью на стихи и часто читал нам то, что было когда-то изъято из библиотек сталинской цензурой. Лучшие произведения местных литераторов Кирилл публиковал в газете и в сборниках «Молодость». После полутора лет работы в редакции Кирилл перешел работать в Союз писателей Молдавии. А литобъединение существовало еще много-много лет при различных руководителях. Я храню первые книги Кирилла, изданные в Кишиневе, с его автографами. Через пять лет Кирилл уехал в Москву. Я посещал его там во всех редакциях, в которых он работал. Мы поддерживаем связь до сих пор, хотя я давно не занимаюсь литературной деятельностью.

СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ И СЕМЬЯ

Я подал документы на филологический факультет Кишиневского университета. Вступительный экзамен по экономической географии СССР. Ответил на все вопросы. Прозвучал дополнительный: «Какой завод находится в Дондюшанах?» Хм! Это мы не проходили. Оказалось, что сахарный. Четверка. Не прошел по конкурсу. Процедуры апелляции тогда не существовало.

Год готовился к новому поступлению. Выучил всё наизусть. Решил не рисковать и подал в Тираспольский пединститут. Взяли с руками и ногами. Как раз в том году (1957-м) в пединститутах ввели широкий профиль. Поэтому моя специальность называлась «русский язык, литература и французский язык». Учился легко. Печатался в газете «Днестровская правда». Каждые две недели приезжал в Кишинев.

После первого курса – поездка на целину для уборки урожая в Северном Казахстане. На вечере целинников перед отъездом танцевал со студенткой физмата Эсфирью (Фирой) Шлимович. Любовь! Ехали месяц в товарных вагонах. По дороге обучал ее международному языку эсперанто. Об эсперанто расскажу отдельно.

Второй курс. Учимся и любим друг друга. Весной 1959 года расписались. Под новый год родилась наша дочь с красивым именем Белла, что на эсперанто означает «красивая». Эсперанто стал ее вторым родным языком.

 В 1960 году переезжаем жить в Кишинев, переводимся в Кишиневский университет на те же специальности в группы бывшего Кишиневского пединститута, объединенные с университетом. Учебой я себя не перетруждал, имея семейные заботы (дочь была совсем маленькой) и занятия эсперанто. Но к экзаменам готовился день и ночь. Утром заходил на Главпочтамт и оставлял в своем абонентском ящике открытку, где поздравлял себя с пятеркой. После экзамена получал первое поздравление, забирая открытку. Из однокурсников хочу особо отметить Мозеса Табачника, с которым я подружился и готовился к экзаменам. Мозес знал всё по всем предметам и охотно всем помогал. Потом он защитил диссертацию, работал доцентом кафедры французского языка Белгородского пединститута, а потом профессором Тель-Авивского университета. Мы встретились в 2008 году, когда путешествовали по Израилю. Мы в постоянном контакте по Интернету и телефону.

На четвертом курсе нас послали на длительную педагогическую практику. Для меня это была учительская работа в средней школе села Стольничены Котовского района. Взял с собой самоучитель английского языка Петровой. Обнаружил, что при знании эсперанто и французского изучить английский нетрудно. Сделал это. В будущем стал профессиональным переводчиком с английского. Поскольку село было молдавское, решил со всеми говорить по-молдавски (румынски), тем более что это было нетрудно при знании эсперанто и французского языков. Через много лет на Урале профессионально переводил с румынского статьи по нефтяной промышленности.

Я окончил Кишиневский университет с отличием. Институт языкознания Академии наук СССР в Москве готов был принять меня в аспирантуру. Для этого нужна была рекомендация Ученого совета историко-филологического факультета Кишиневского университета. Но декан факультета А. В. Репида без всякой мотивации отказался ее дать. Моё поступление в эту аспирантуру произошло лишь через два десятка лет.

Моя жена Эсфирь со школьной скамьи мечтала быть учителем математики и окончила физико-математический факультет с «красным» дипломом – с отличием. Доцент Кишиневского университета Иван Константинович Парно высоко ценил ее, но, увы, не смог получить для нее место в аспирантуре по специальности «Методика преподавания математики». Директор Института математики Академии наук, который был председателем государственной экзаменационной комиссии в университете, очень хвалил ее ответ на экзамене. Однако на работу к себе в институт ее не взял.

ЗДРАВСТВУЙ, ТРУДОВОЙ КИШИНЕВ, И ПРОЩАЙ!

В 1961 году Республиканская библиотека имени Крупской въехала в новое просторное здание на улице Киевской. Я стал завсегдатаем отдела литературы на иностранных языках. А через год приступил к работе в этом отделе в должности библиографа. Здесь находились и все книги на румынском языке, который тогда считался иностранным. Моя основная деятельность заключалась в описании и каталогизации книг на всех языках. А в дополнение приходилось понемногу заниматься всеми другими делами, включая выдачу книг. Было очень много интересных читателей. Из работников хочу особо отметить двоих. Директор Александр Савельевич Киртока был интеллигентнейшим человеком и прекрасным специалистом. Заведующей массовым отделом была Любовь Верная***, красавица и мастер своего дела. Через несколько лет она выйдет замуж за поэта-диссидента Наума Коржавина. В 1973 году они уедут в США и поселятся в Бостоне. Я вел при библиотеке кружки эсперанто, создал международный клуб Mondo (на эсперанто «Мир»), который действовал много лет после нашего отъезда из Кишинева. Между делом я сдал кандидатские экзамены в Молдавской Академии наук. Хорошая работа, но без перспектив роста и с небольшой зарплатой.

Эсфири не удалось найти работу учителя математики или физики в школе Кишинева. Поэтому она трудилась на железобетонном заводе температурщицей, на насосном заводе распредмастером, во ВНИИНКе (Институте неразрушающего контроля) лаборантом. Здесь можно было расти, но не быстро.

Перспектив с жильем тоже не было. И мы решили искать в другом месте. В 1965 году в далекой Башкирии для нас нашлись и вузовская работа, и квартира. Мы прожили на морозном Урале 28 насыщенных лет. Стали высококвалифицированными специалистами. Делали несколько попыток вернуться в Кишинев или в Тирасполь, где могли бы принести немало пользы. Безуспешно. Всегда на пути вставали преграды…

А в 1993 году мы переселились в Кливленд, штат Огайо, США. Сюда же переехала с семьей из Москвы наша дочь Белла. Она получила в школе золотую медаль, окончила институт в Москве, вышла там замуж, родила сыновей Сашу и Женю. В Кливленде родились наша внучка Мишель и правнуки Адам и Мэт (Матвей). Но это другие истории.

КИШИНЕВ И МОЛДОВА В НАШИХ СЕРДЦАХ

Мы живем за тридевять земель, но Кишинев и Молдова остаются в наших сердцах. Это наши родные места. Мы помним о них всегда. У нас там есть друзья и знакомые, с которыми мы общаемся по телефону, по скайпу, по электронной почте. И здесь у нас есть друзья из Молдовы. Иногда мы поем молдавские песни, варим мамалыгу, пьём молдавское вино. У нас на полке стоят молдавские сувениры и деревянный бочонок для вина. Мы спонсировали одно из изданий Книги памяти воинов-евреев из Советской Молдавии, погибших на фронте во время Великой Отечественной войны. Среди погибших был отец Эсфири и двое его братьев. Эту книгу составил Михаил Майорович Беккер, участник войны, один из первых освободителей Кишинева. Мы на связи с ним, с редактором газеты «Панорама» Владимиром Тхориком, с редактором еврейского новостного портала Молдовы Dorledor.info Ильей Марьяшом, с работником Кишиневской еврейской библиотеки Анжелой Борщ, с одноклассниками, однокурсниками, соседями, эсперантистами.

В заключение шлём жителям Кишинева и Молдовы привет от нашей семьи и пожелание процветания.

Колкер, Борис. Кишинёв порой весеннею мне напоминает сад // Мой Кишинёв/ Сост. Н.Г.Катаева. – М.: Галерия, 2015. – С. 284 – 302.

3
Теги: , ,