Лев Беринский

04.12.2019 Chisinaul evreiesc * Еврейский КишиневRU  Нет комментариев

ЛЕВ  Б Е Р И Н С К И Й

р.  1939

Поэт

СТАРАЯ ТАБАКАРИЯ

Старая Табакария! А в конце той коротенькой улочки – «Штранд Бивол», он же водный бассейн «Локомотив», с утра до полуночи полный смеха, музыки, гула танцплощадки! И – каким это образом? – унаследовавший наш домашний адрес, в мое время белилами довоенной еще поры по-нерусски намалеванный у нас над калиткой, буква в буквочку – Tabacaria Veche 23! Да, именно на этой кишиневской окраине и на этой, с позволения сказать, улице, и в халупе под именно этим номером я рос и записывал свои первые вирши, из которых что-то (с упоминанием Ленина и Сталина) и неким казусным образом, было напечатано в «Юном ленинце». Соавтором стишка почему-то оказался друг мой Валерка Гажа, что, по правде сказать, мне тайно делало честь… Сочинял он куда красивей меня, до сих пор не забылась очаровательная строчка из стихотворения этого ныне известного кинорежиссера Валериу Гажиу о недавнем тогда пуске (в октябре 1949 г.) нового вида городского транспорта: «Троллейбус комфортабельный идет»./…/ Летом 46-го я с большой неохотой побрёл за отцом, когда спросил: «Льовочке, ты хочешь мит мир пойэхать ыф Кишыньов? И мы там будим спать у дядя Арл, а мой сестра Сурка – жена у него, и она нас хорошо накормит, а он вобшэ хороший человек, а столер, ну, делает кровати, шофэс, бенклэх, тумбэчкис и вус ди вылст… Не помню, чем мы добирались, полагаю – поездом, но задним числом знаю, что вокзала (в войну разбомбленного) определенно не было, пленные немцы строили его потом еще несколько лет. Не было там и пешеходного моста через железную дорогу (возведенного году в 54-м) – только обычный шлагбаумный переезд, который мы с отцом, озираясь по сторонам, перешли, и он тут же стал искать глазами, у кого бы осведомиться, а мне объяснил: – Мине дали один адрес, где можно снимать квартира, я хочу, чтобы ты пошел ыф школа ыф Кишиньов, а ни ыф том деревня. Вот там сидит один старый иврей, может быть, что он знает. Улица была обжита и заставлена старыми саманными кэсуцами только с левой стороны дороги за переездом, оставшимся у нас за спиной, – щебенка, вся в свежих лошадиных яблоках, тянулась к дальним, сплошняком зеленым холмам без позднейших труб и построек – и только прямо по направлению взгляда повисала в той зелени белая пауза, проплешина с высоченным тополем, одиноким и полуреальным, как на картине Дали лет через тридцать. В ближней перспективе, минутах, может в десяти и без спешки, дорога огибала справа какой-то деревянный синий портал с расположившейся на самом верху огроменной лодкой или, пожалуй, катером, тоже синим-пресиним. Там, на водном бассейне «Локомотив» – «Штранд Бивол» называли его еще по-довоенному, – я, учась плавать, утону через пару лет, просто тихо улягусь на дно, а Мишка Данилов – углядев с берега – чудом, в мощных несколько взмахов подоспеет и добудет, вытащит меня к жизни. Эх, почему я не скульптор! Или хоть пластилин мять бы с толком умел. Бросил бы эту я писанину, вылепил двор бы тот на отчалившей в вечность планете (да еще 10-ю школу с фигурками Шурки Крыштула, Павлика Осмольца, братьев Бейлиных; также: холм с лицом Оли Свидерской по дороге из Чечулен в монастырь Хынку – всесоюзную здравницу «Кодры» – в ту одинокую мою осень после нашего с ней лета в пропахших шалфеем и мятой Мунчештах; также: всю – единственную из трех-четырех моих – родину: бессарабское детство и первый звон юности, и горький вкус ранней молодости. Я бы отдельной выставкой вам представил «Штранд Бивол»: Strand (знаю теперь) – это «пляж» по-немецки, а Bivol – довоенный, точней, досоветский владелец бассейна, самого на ту пору в Европе большого, говорили, водного бассейна под открытым небом. Почти сразу после войны перед фасадом этого бассейна «Локомотив» на потресканной старой бетонной площадке торчала уже к году, примерно, сорок седьмому осыпающаяся побелкой статуя Ленина, вокруг которой я в редкий летний день не совершал нескольких сотен кругов на самокате. Во всем нашем «спальном», как сказали бы теперь, а тогда – «вымиральном» от голода районе Табакария ни малейшего, кроме того под Лениным, асфальтированного лоскутка земли не было. Вот на этой табакарийской махале, в этом дворе, в одной из лачуг его я провел свое детство, целыми днями и до полуночей, пока танцы на бассейне не закончатся, слушал музыку всех времен, наречий и жанров, нещадно страдал до утра, влюбляясь то в Лилю Вертейко в 49-м, то в Надю Мельникову – еще до Лили, а уж после – в матерщинницу Нельку Катникову и оторву Нельку Воробьеву в 50-м, в Раю Герман – уже классе в седьмом, там же «дебютировал в литературе», в «Юном ленинце», по совету Риты Слуцкой, литконсультантши… И там же – рос мой младший братишка, там родилась сестра моя Сима, виолончелистка… Старая Табакария, позже – уже без нас там – переименованная – в Бассейную, а ныне – как видно из рекламы «Фламинго» – снова в Тэбэкэрие Bеке, с тем узурпированным, но всё же нетленным номером 23. <…>

0

Ответить

Вы можете добавить теги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>