АНАТОЛИЙ НАТОЧИН

«Всё-таки Кишинев – замечательный городок был. В те времена небольшой, компактный, очень зеленый и какой-то «жилой», если так можно определить город. А весной и летом с потрясающе «вкусными» запахами! Именно запахи больше всего почему-то будоражили чувства и по сей день главная ностальгическая нотка в моих воспоминаниях о Кишиневе. Даже в своем рассказе о Кишиневе для туристического сайта поведал историю одного из последних посещений города, когда рано утром, выйдя покурить на улицу из гостиницы, был «нокаутирован» этим свежим и неповторимым весенним ароматом зелени!! До слёз!

Наш центр был вообще просто замечательный. Прежде всего непосредственным соседством с легендарным для города парком Пушкина. Все пути по городу всегда старался прокладывать через этот парк, очень он был хорош и уютен. Неподалеку столь же легендарное Комсомольское озеро, главное «гуляльно-выходное» место города. Проспект Ленина – главный променад, «Бродвей» городской.…

… И все-таки главная память детства – наш дом на улице Подольской в Кишиневе. Я иногда думаю, что моя любовь к Кишиневу — это та старая память к той улице и к тому дому!

В те времена улица еще называлась Подольская (потом она стала Искрой, потом еще как-то), в самом центре, между улицами Пушкина и Гоголя. В конце шестидесятых на месте нашего дома построили Дворец молодежи. Дом был почти двухэтажный, т.е. первый этаж был полуподвальный, второй с парадной лестницей прямо в нашу квартиру с улицы. Облик Подольской был совершенно другим. Сама улица была выложена брусчаткой, по краям дороги росли старые густые каштаны и шелковица. Когда по улице проезжал грузовик, треск и грохот долго висел над мостовой. Хотя в те годы машин по этой улице ездило не много.

Квартира по тем временам была барская. Три комнаты, кухня, веранда. Во дворе был свой небольшой садик, сарайчик для угля, подвал. И большой общий двор для нас, мелкоты. Впрочем, в те времена любой общий двор был исключительно нашим детским владением. Вся жизнь проходила там, во дворах, в сараях и на крышах, в закутках и холодных подвалах. С этим двором у меня связано одно из первых потрясений. Было мне года четыре, я шел по направлению к дому, когда на меня напал жутко страшный и агрессивный петух. Он налетел внезапно, так, что я даже не успел понять что происходит и клюнул меня в висок. Естественно потекла кровь. От обиды и боли я, растирая слезы и кровь, с диким воем влетел домой. Мама завопила, что ребенку выклевали глаз. От этого мне стало еще страшнее и обиднее. А папа с воплем «убью-ю-ю!!!!» помчался во двор ловить петуха. Картина должна была быть живописнейшая. У папы была болезнь позвоночника, он не сгибался, это был военный трофей. Как он ловил петуха не знаю. Но когда несчастный петух оказался в папиных руках, он просто в неописуемой ярости оторвал ему голову!!!!

Надо сказать, что эта наша старая квартира была очень уютная и теплая. Она многократно ремонтировалась и перестраивалась, наверное, по сегодняшним меркам была не вполне комфортабельна, печное отопление, впоследствии переделанное на паровой котел, угольная колонка на горячую воду. Но мне, мальчишке, это было “по барабану”. Здесь было много места для игр, окна выходили на улицу и во двор, так что всегда можно было контролировать ситуацию в округе. У нас была достаточно обеспеченная семья, поэтому такие блага цивилизации как телевизор, проигрыватель и радиоприемник в нашем доме были всегда (по крайней мере, на моей памяти). А уж друзей моего возраста в округе было просто немерено.»…

А этот текст из рассказа про первую поездку в Израиль в 1993 году:

«Мы с женой и дочкой в первый раз едем в Израиль. Для меня это не первое заграничное путешествие, для моих девушек все это чудо-расчудесное! И ожидания соответствующие. Но всё же, чтобы понять наши ощущения в тот момент надо вернуться немного назад, в СССР.

Мы родились и до 1992 года прожили в Кишиневе. Правда, наши родители попали туда только после войны, но мы считали себя абсолютно местными, бессарабскими. Надо сказать, что Кишинев был удивительным городом. На редкость уютным и теплым. Вообще то, в нем было удачное сочетание столичного города и тихой провинции, что создавало массу удобств для жизни. Плюс удивительный южный колорит.

Как вы может быть помните из истории Российской империи, южные и западные окраины страны были чертой оседлости для евреев. Кишинев и Молдавия такими остались не по факту законов наследницы империи, а скорее по традиции. И не чертой оседлости, а просто «местом компактного проживания». Достаточно сказать, что в Кишиневе в 50–60 годы вторым по значению языком после русского был идиш, а вовсе даже не молдавский. И говорили в Кишиневе очень часто на восхитительной смеси русского с идиш. Нечто подобное было в Одессе, но с гораздо более ярким колоритом и «вкусным» добавлением украинской мовы. Как шутили тогда в Кишиневе:

«Одесса — пригород Кишинева». Это, конечно, большая натяжка, скорее было наоборот, но в каждой шутке была лишь доля шутки. Просто дело было в том, что Кишинев, как столичный город, имел более высокую категорию по снабжению, чем Одесса. Каждую субботу одесситы ехали на дизеле (это аналог электрички) в Кишинев отовариваться.

Для того, чтобы представить себе количество евреев в Кишиневе приведу такой пример. Из 120 человек моего выпуска школы в 1972 году 70 (семьдесят!!!) были евреи!!! А это была обычная средняя кишиневская школа, правда, очень неплохая. В 2005 году мы с одноклассниками дружно отметили своё пятидесятилетие в … Израиле!!!! Приехало 30 человек, четверть выпуска! Плюс жены-мужья, дети. США, Германия, Великобритания, Россия и, разумеется, израильские ребята. И ни одного из Кишинева!!!

У жены была приблизительно такая же ситуация в школе и консерватории, а потом и в жизни. Она пианистка. Можете представить себе контингент в этой сфере!

И что очень важно, в Кишиневе в те времена был реальный «социалистический интернационализм». Особенно это ощущалось в старом одноэтажном городе, в больших и малых дворах, где вперемешку жили все. Моя теща, украинка из-под Белой Церкви, училась готовить фаршированную рыбу у тети Неси, коренной бессарабской еврейки. И, по рассказам очевидцев, научилась это делать лучше своего учителя. А как все хозяйки летом разводили костер во дворе и начинали варить в медных тазах абрикосовое варенье! Или печь «синенькие». Это же была «картина маслом»! А представьте себе ватагу разномастных ребятишек, влетающих в любую из квартир двора, и как их всех пытается накормить радушная тетя Хая, мама конопатого Оси! И кто там смотрел на кошерность или православный пост? Все жили одной большой и очень многонациональной семьей.

Я, конечно, покривлю душой, если скажу, что все было так безоблачно и идиллически. Бывало всякое и с «битьем посуды». Но не было бытового животного антисемитизма. Никогда. Просто потому, что не было. Зато он существовал негласно в жизни, в поступлениях в институт, в занятии каких-либо должностей, в жизненных перспективах.»