Еврейские мастера культуры, науки, политики о Кишинёве.  Источники: фонды еврейской библиотеки им. И. Мангера, интернет.

*********************************************************************************************************************************************

Михаил  Х А З И Н

р. 1932

Писатель, журналист, детский поэт и переводчик.

ВИЗИТ В КОСТЮЖЕНЫ

Но сначала несколько слов о том месте, куда мы направлялись. Вообще – то Костюжены – южный пригород Кишинёва, трудовой посёлок, утопающий летом в зелени, зимой – в сугробах… Во всей Молдове посёлок этот ещё с начала двадцатого века известен и славен своей ментальной клиникой. А в просторечии слова «Костюжены» и «сумашедший дом» стали почти равноценными по смыслу… Лечебница в Костюженах – не одно отдельное здание, а целый городок с десятками приземистых корпусов, каждый – с решётками на окнах, запорами на дверях, которые, впрочем, не бросаются в глаза. Но двери этих корпусов не откроешь простым нажатием ручки. Они слушаются только ключа, который, как правило, в руках санитара. Обстановку скрашивает множество тенистых акаций, каштанов, клёнов, аллей и асфальтированных дорожек.

На главной площади лечебницы, сразу за центральными воротами и перед административным корпусом, высился в ту пору монумент. Пьедестал, а на нём выкрашенная золотой краской фигура лысого вождя с простёртой в сторону воли рукой. Здесь, на этом клочке душевнобольной земли, он, пожалуй, был более уместен, чем во многих других роскошных местах нашего безумного мира, где высились памятники этому кумиру.

Визит в Костюжены // Хазин, Михаил. Еврейское счастье: Записки для друзей. – Б.м.: Hermitage Publishers, 2007. – С. 172 – 182.

«МЕСТА, МИЛЫЕ МОЕМУ ВООБРАЖЕНИЮ…»

… Центр Кишинёва находился тогда близ реки Бык, заболоченной и петлистой, но тем не менее уставленной мельницами, запрудами. Мазаракиевская церковь, с примыкающим погостом, смотрела со взгорка своего на улицы города, словно сквозь завесу легенд и тайн.

Впрочем, заграничные путешественники, посещавшие в ту пору Кишинёв, не раз выказывали недоумение: почему это город? На территории Кишинёва было полным – полно посевов; сёла, легшие в основу города, ещё не сомкнулись; а в зазорах между ними шелестели сады, источали зловония болта, лоскутным одеялом стелились делянки.

И хотя изрядная часть горожан ещё обитала в бурдеях – так по – местному именовались землянки, — цивилизация насмешливо напоминала о себе. В 1882 году на Кишинёвских улицах было установлено 33 керосиновых фонаря для вечернего освещения… Правда, чиновникам городской думы вменялось в обязанность высчитывать по календарю, когда будет полнолуние, дабы в оные ночи фонарей зря не засвечивать…

По вечерам бедный кишинёвский театр кое-как освещали сальными свечами. Бежавшая из Ясс, от этерии, труппа немецких актёров декламировала Коцебу…

Хазин, Михаил. «Места, милые моему воображению…» // Ветка Иерусалима. – 2000. — № 2. – С. 385 – 402.

ВЕЧНАЯ ОТМЕТИНА

Рассказ о доме на Щусева 65

Есть в Кишинёве много домов покрасивее и значительнее, я же испытываю особую привязанность к старому одноэтажному дому на углу Пушкинской и улицы Щусева.

Он стар, но добротен, неярок, но, как мне кажется, исполнен собственного достоинства. Здание построено из некогда белого пиленого камня. С годами стены сделались дымчато-серыми, словно впитали в себя и копоть времени, и гарь бомбёжек, обстрелов.

Сразу же после войны, когда в Кишиневе уцелевшие здания можно было сосчитать по пальцам, здесь открыли публичную библиотеку. Всего две мраморные ступеньки вели к тяжелой рeзной двери, которая в свою очередь вела в читальный зал мест на пятьдесят.

На наружной стене, справа от массивной двери, — темно-бурой масляной краской наспех написанные слова: «Осмотрено. Мин нет. Лейтенант Кутепов».

Такие надписи сохранились на многих кишиневских зданиях, только фамилии лейтенантов были разными. Выведенные грубыми, какие оказались под рукой, кисточками, не способствующими изяществу шрифта, эти взрывчатые буквы войны потом нежданно-негаданно стали неким образцом и эталоном для художников: этими огненными письменами, подражая неискусным в художестве саперам, искусные шрифтовики уже десятки лет выводят названия фильмов и книг о войне.

«Осмотрено. Мин нет. Лейтенант Кутепов». Привычные эти отметины как бы стали частью городского фона, утратили жгучесть и, ничего не поделаешь! — в какой-то мере примелькались.

Скользнув по ним взглядом, мы уже не задумываемся, что дома, руины, улицы нашего города несколько десятилетий назад были минным полем, грозили смертью на каждом шагу.

Правда, каждому из нас, наверно, жалко, что время неумолимо сводит на нет эти отметины. Однако надо воздать им должное: с поистине боевым упорством сопротивляются они дождям, снегам, выветриванию. Вызванные к жизни требованиями воинских приказов, они, похоже, решили выстоять и прорваться в вечность.

Но вернусь к дому, о котором начал говорить. Для республиканской публичной библиотеки в 60-е годы построили специально предназначенное здание, и в доме на Пушкинской угол Щусева обосновалась библиотека для детей и юношества. На серой стене рядом с выцветшими словами об отсутствии мин не замедлила появиться другая бессмертная надпись, на этот раз сделанная мелом: Витя+Люда=Любовь.

Прохожу недавно по Пушкинской и вижу — у стены возле надписей стоят двое рабочих в спецовках… У одного рабочего в руках какая-то ветошь, у другого стамеска или сверло. Я подошел поближе. Человек с ветошью в руках старательно вытирал написанное мелом уравнение Витя+Люда=любовь.

Неужели та же участь постигнет и метку фронтовых саперов?

— Наводите порядок на фасадах?

— Наводим.

— А что будет с этой надписью?

— А вы как думаете?

— Боюсь, вдруг затрете…

— Разумеется, прямо сейчас и затрем…

— Нет, в самом деле?

— Что вы, мы совсем наоборот, — и он показал мне прямоугольный кусок стекла, прислоненный внизу к стене.

Я понял: они протирали стену, снимали все лишнее, реставрировали надпись сапёров и для пущей сохранности прикрывали её пластинкой стекла, привинченного к серому ракушечнику. Получалась своеобразная мемориальная доска.

Недавние опасения уступили место искренней признательности.

— От кого же вы работаете? Кто поручил?

— Министерство культуры…

Мужчина закурил, повернулся ко мне и уже иным, не шутливым тоном добавил:

— Я ведь и сам фронтовик. Неужели, думаете, я бы стал соскабливать со стен такие вечные отметины?

….Есть в Кишинёве много домов помоложе и красивей, но этот мне по-особому дорог.

НОВЫЙ ИСТОЧНИК — КИШЛА НОУЭ — КИШИНЭУ

Там Кишинев. За тем холмом

Таится молча, как загадка.

Историческое название Кишинева, по мнению лингвистов, восходит к архаичному слову «кишла», означающему источник, родник, поселение. Есть и такой вариант перевода: «кишла» — это овчарня. За неполных шесть веков своего существования Кишинев (Новый источник), по началу служивший водопоем для овечьих отар, пожил и под оттоманской властью, потом стал опорным пунктом молдавского княжества, потом центром Бессарабии, российским губернским городом, затем румынской провинцией, затем столицей Советской Молдавии и, наконец, стольным городом независимой Молдовы.

В этом городе с очень переменчивой судьбой я прожил больше пятидесяти лет. Помню послевоенный Кишинев, еще лежавший в руинах. Помню надписи растекающейся краской на стенах немногих уцелевших домов, торопливо сделанные крупными буквами: «ПРОВЕРЕНО. МИН НЕТ», а под ними подписи — звание и фамилия проверявшего сапера.

И вместе с тем город пестрел новостройками. Обогащался центрами просвещения, искусства, науки: выросли корпуса республиканской Академии наук, здание Театра оперы и балета, телевизионная вышка вонзилась в небо над городом. В Кишиневе открылся молодой университет, студентом которого, между прочим, стал и я. В нем получили возможность обрести высшее образование сельские юноши и девушки, дети молдавских крестьян той поры, когда еще и колхозов в Молдове не было. Зато выселения «вредных элементов», кулаков в Сибирь уже имели место.

Было среди студентов и немало таких орлов, кто пробовал пробиться в Московский университет и другие престижные вузы, но там не прошли по конкурсу и как бы вынужденно осели в Кишиневе. Среди этих ребят попадались такие, что высокомерно относились к своей молодой alma mater. Помню, на стене студенческого туалета даже появилась уничижительная надпись: «Кто не знает ни гу-гу, попадает в КГУ». На самом деле все обстояло не так уныло. Казалось бы, молодой провинциальный вуз. Но уже среди первых его выпускников были люди, ставшие известными в стране — ученые, поэты, писатели, киношники: Виктор Кочетков, Юрий Черниченко, Виктор Казаков, Павел Сиркес и немало других. Они учились на русском отделении филологического факультета. А из выпускников молдавского отделения нашего факультета, как правило, приехавших в город из сел, выросла и сформировалась значительная часть творческой интеллигенции Молдовы, ее общественных и государственных деятелей. Возрожденный к жизни Кишинев щедро одаривал нас знаниями, любовью, романтическими порывами.

Плодотворно действовало литературное объединение при газете «Молодежь Молдавии», которое возглавлял умелый воспитатель литературной молодежи поэт Кирилл Ковальджи. В обсуждениях, диспутах, спорах юношей и девушек, входивших в эту группу, прошли первоначальную закалку такие одаренные авторы, как Светлана Якир, Валерий Гажиу, Рудольф Ольшевский, Ефрем Баух, Валерий Майоров и другие. Заглядывал к нам на огонек и Эмиль Лотяну.

На каждом этапе своего развития Кишинев всегда был городом пестрым, многонациональным, разноплеменным. Как и весь этот край, названный летописцем «землей на пути всех бед». Говоря словами Пушкина, «какая смесь одежд и лиц!» Я еще помню цыганский табор, располагавшийся где-то на городской окраине. Художник Илья Богдеско, работавший над иллюстрациями к пушкинским «Цыганам», в таборе нашел девушку, чей облик помог ему создать пленительный образ Земфиры.

Часть кишиневской молодежи пыталась вырваться из родного гнезда в Москву, Питер, полагая, что Кишинев — более удобный и уютный город для доживания на склоне лет своего земного срока, чем для старта в большую жизнь. Но и беспокойные души, рвавшиеся в гущу кипучей жизни, сохраняли привязанность и любовь к Кишиневу с его размеренной, вишневовиноградной, баклажанно-перечной атмосферой. Помню это по собственному опыту. Всегда был рад из дальних поездок, командировок вернуться в родную гавань, как ни уступал Кишинев по размаху мегаполисам, мощно манившим романтичные юные души.

Если бы столицы стран, существующих на земном шаре, вздумали устроить Конкурс Красоты, наподобие проводимого международного состязания красавиц разных континентов, то, откровенно говоря, Кишинев вряд ли мог бы рассчитывать на призовое место. Архитектурой и памятниками он не очень богат, хотя есть в нем сооружения Опекушина, Бернардацци, Щусева, Плэмэдялэ. Все же, все же Кишинев запомнился мне таким привлекательным, прелестным, особенно в какие-то его сезоны или моменты, что не сберечь в душе любовь к нему невозможно.

Сама природа — фантастически щедрый дизайнер этого уютного южного города. Кишинев излучает море обаяния летом, когда его проспекты и переулки тонут в зелени бульваров, парков, садов. Осенью, когда сам воздух его насыщен ароматом виноградных выжимок, а на голову тебе то и дело, как благословение с неба, слетает с клена, каштана, акации золотой невесомый лист. И зимним вечером, укрытый белоснежным покрывалом, присыпанным метельным созвездием снежинок. И весенним утром, когда птичьи трели славят нарождающийся день, когда за твоим окном цветут вишни, черешни, абрикосы, персики и пробужденные жизненные соки в таинственном безмолвии весны вершат свой титанический труд.

А если от местных прелестей перейти к размышлению о том, как выглядит Кишинев на арене истории, какова его известность в мире, я бы из многих возможных вариантов выбрал и подчеркнул три пункта, которые кратко обозначу.

Пункт первый. Кишинев — пушкинский город. Три года своей недолгой жизни Александр Сергеевич провел в кишиневской ссылке (1820-1823), в Бессарабии, отвоеванной у Турции совсем незадолго до прибытия туда Пушкина […] В творческом отношении годы ссылки поэта в Кишинев, под начало генерала Инзова, были очень плодотворны. Заодно с последовавшей потом мировой славой Пушкина получил известность в мире и Кишинев.

Пункт второй. Кишиневский погром в самом начале XX века, в пасхальные дни 1903 года, прогремел на весь мир. На этот раз Кишинев печально прославился как город кровавой резни, разразившейся при внешнем невмешательстве властей. В результате этих событий в Кишиневе само русское слово «погром» получило всемирную известность, вошло в словарный состав многих иностранных языков […]

И в третий раз «новый источник, кишла ноуэ» напомнил миру о себе, когда после удаления Никиты Хрущева с исторической арены скромный город Кишинев взамен дал из своей глубинки двух новых генсеков, двух новых глав Советского государства — Леонида Брежнева и Константина Черненко […]  Леонид Ильич в годы, когда был лидером Молдовы, запомнился тем, что проявил заботу о благоустройстве Кишинева, о развитии культуры, спорта, особенно футбола, в нашем крае. В ту пору мы, студенты, много субботников подряд трудились с лопатами в руках на сооружении Комсомольского озера. Нам говорили, что именно Ильич Второй выдвинул идею создать в городской зоне цветущий парк с обширным водоемом, лодочной станцией, плавучим рестораном. И действительно, парк, каскадная лестница, озеро получились очень живописными. Правда, в наши дни, в XXI веке, красота зоны отдыха видоизменилась. На территории бывшего парка выросли виллы и коттеджи новых хозяев жизни — предпринимателей, финансистов, видных граждан […]

У Кишинева издавна установилась репутация пушкинского города. Память о пребывании Александра Сергеевича хранят заезжий дом, где прибывший поэт остановился, церковь Благовещенья, куда он ходил вместе с генералом  Инзовым, акации и шелковицы парка, в тени которых он гулял. Всего не перечислишь. Можно довольно определенно указать, с какой даты в этом краю берет начало традиция чествования памяти о поэте. Июнь 1880 года. Грандиозное событие. В Москве открыт прекрасный памятник Александру Сергеевичу работы Александра Михайловича Опекушина. В Кишиневе тотчас же возникла мысль последовать примеру белокаменной, тоже увековечить монументом память о пребывании Пушкина в этом крае.

Все сословия единодушно и горячо поддержали эту идею, охотно предложили начать сбор народных денег. Но бюрократические правила сдерживали порыв. Местная интеллигенция обратилась в инстанции с просьбой разрешить сбор добровольных взносов в фонд сооружения памятника. Разрешение было получено. Все слои населения не замедлили внести свою лепту.

В архивах я листал и читал сохранившиеся ведомости сбора средств. Большая удача: памятник для Кишинева согласился сделать сам Александр Михайлович Опекушин. В августе 1880 года скульптор принимается за работу над бронзовым бюстом, завершает ее к февралю 1881 года. Поэт запечатлен с обнаженной головой, в накинутом на плечи плаще. В апреле бюст по железной дороге привезли в Кишинев. Теперь предстояло решить, в каком месте парка поставить памятник, каким должен быть пьедестал, из какого материала изготовлен.

Решили установить памятник в липовой аллее парка, где любил гулять поэт. После долгих обсуждений с мастером вариантов постамента Опекушин нашел тонкое и точное решение. Он разработал пьедестал в виде колонны ионического ордера, установленной на каменном квадрате, вверху колонны — бюст поэта. Изящная колонна стала как бы его естественным продолжением. Стройный как свеча, памятник был торжественно открыт 26 мая 1885 года. Кишинев стал первым в Российском государстве провинциальным городом, соорудившим пушкинский монумент.

Нечего и говорить, что в последующие отрезки истории слава Кишинева как пушкинского города не шла на убыль. Из каких только дальних мест не приезжают сюда поклонники творчества великого поэта. На прекрасных пушкинских праздниках в Кишиневе, […] побывали и выступали Ярослав Смеляков, Михаил Светлов, Расул Гамзатов, Эдуардас Межелайтис, Кайсын Кулиев, Булат Окуджава, Фазиль Искандер, Виктор Астафьев, многочисленные гости из республик и зарубежных стран. С Кишиневом связаны имена многих местных мастеров слова, кисти, музыкального искусства, создавших произведения, насыщенные национальной и общечеловеческой духовной энергетикой. Стихи и проза Григоре Виеру, Думитру Матковского, Николае Дабижи и обширного ряда их коллег широко известны, любимы в Молдове, в соседней Румынии, да и в Европе и за ее пределами […]

Ожерелье виноградных плантаций окружает Кишинев, который пользуется заслуженной славой своей винодельческой продукции. Молдова занимает 13-е место в мире среди винодельческих стран. Аромат, букет, разнообразие молдавских вин отвечают самому взыскательному вкусу истинных ценителей. При случае кишиневец не без гордости любит напомнить, что наше красное сухое вино «Негру де Пуркарь» («Черное Пуркарское») в Молдове закупают даже для винных погребов английской королевы […]

 Вспоминаю летний день на исходе 70-х годов. В редакцию журнала, где я тогда работал, позвонил поэт Николае Дабижа, главный редактор еженедельника «Литература ши арта», и пригласил зайти к нему в конце рабочего дня. Естественно, я поблагодарил и обещал заглянуть. Нетрудно было догадаться, по какому поводу намечена встреча. Повод был вполне достойный. Пишущая братия уже знала, что не так давно Дабиже присуждена республиканская комсомольская премия за его новый сборник стихов. По этому случаю Николае пригласил коллег. На столе стояли красивые керамические фляги, кувшины с запотевшими боками — от студеного содержимого. Нам налили бокалы. Приятно пригубить в жаркий день холодный напиток. Но что за чертовщина?! Вместо вина в бокалах оказалась… вода. Вода! Недоумение возникло на лицах некоторых гостей. Дабижа поспешил дать разъяснения. Дело в том, что денежные средства полученной им премии Дабижа подарил на постройку колодца в его родном селе, расположенном в засушливом Буджаке, на юге Молдовы. Красивый подарок, спору нет. Колодец оперативно соорудили. И первую воду из этого новорожденного источника односельчане Дабижи привезли ему в Кишинев в этих флягах. Этой влагой поэт решил поделиться с друзьями. Гости выпили эту чудесную воду, растроганные и благодарные.

… Должен добавить, за минувшие с тех пор десятилетия Дабижа вырос в классика молдавской литературы, видного демократического общественного деятеля своей небольшой страны. И еще подробность: все эти годы Николае Дабижа продолжает возглавлять еженедельник «Литература ши арта», на мой взгляд, лучшую газету Молдовы. Вот такая кишиневская историйка вспомнилась.

Пользуясь случаем, хочу пожелать доброго здоровья друзьям, коллегам в Кишиневе, мира и процветания этому приветливому, гостеприимному городу, столице независимой Молдовы.

Хазин, Михаил. Новый Источник — Кишла Ноуэ – Кишинэу // Мой Кишинёв / сост. Н.Катаева. – Москва: Галерия; [Кишинэу]: Б.и., 2015. – С. 232 – 240.

НОВЫЙ ФОНТАН 

Поет летящая вода

Искристо, бодро, неустанно.

Сегодня мы пришли сюда

На день открытия фонтана.

Живой водой из давних снов

На нас весною веет снова.

Пятисотлетний Кишинёв,

Прими ещё одну обнову.

Я знаю, не один твой сын

Дерзал, ночей не спал, работал,

Чтоб взмыли из земных глубин

Тугие струи водомёта.

Клубятся брызги, как туман,

И опадают постепенно.

О чём же ты поёшь, фонтан,

Своим журчаньем вдохновенным?

Мой белый город, город – сад,

Твои мосты, деревья, зданья

Познали гроз военных ад,

Землетрясенья, испытанья.

Теперь весенняя пора

Расцвечивает тротуары,

Бежит к фонтану детвора,

Идут к нему влюблённых пары.

Мой город, щедрая судьба

Тебя одаривает снова.

Родник из твоего герба

В родстве с фонтаном этим новым.

Хазин, Михаил. Люблю рассвет: Стихи. – К.: Hyperion, 1990. – с. 18.

21 СЕНТЯБРЯ 1820 ГОДА

                        «О Кишинёве я вздохнул…»

                                               А.С.Пушкин

Вот кишинёвский карантин:

Шлагбаум по случаю холеры.

Разбег холмов. Кизячий дым.

Остались позади Бендеры,

Остался за плечами Крым.

Лети, опальная коляска.

Ещё не вечер. Не развязка.

Потом, потом поговорим.

А вдруг ещё одарит лаской

Сей отдалённый край молдавский,

Куда сослал Назона – Рим?

Там Кишинёв. За тем холмом

Таится молча, как загадка.

Скажи, Бендерская рогатка,

Далече ли заезжий дом?

В его ушах – глагол времён,

Кагула гул, античный стон…

Весь этот новый край державы

Таким впервой увидел он,

Каким его воспел Державин,

Каким оплакивал Назон.

Он сторки их шептал себе

И словно бы читал

Заранее благодарю,

Путеводитель по судьбе

И некий гороскоп изгнания.

Предел сей будет сердцу мил,

Бурлящий, гордый, а не рабский.

Буджак, Леово, измаил,

Следы боренья высших сил

Ещё увидит бес арабский.

Поспешность – прочь. Настанет миг,

По-своему он явит миру

Калипсо, узника, земфиру,

Страницы новых дивных книг…

Извилист путь среди холмов.

Россия, питер – дальней далью.

Осений вечер Кишинёв

Уже окутал чёрной шалью.

Хазин, Михаил. Люблю рассвет: Стихи. – К.: Hyperion, 1990. – с. 48 — 49.