EBRAIKA

О С И П

Р А Б И Н О В И Ч

1817— 1869

Прозаик, публицист, редактор, общественный деятель.

ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК РЕБ ХАИМ-ШУЛИМ ФЕЙГИС

ПУТЕШЕСТВОВАЛ ИЗ КИШИНЕВА В ОДЕССУ, И ЧТО С НИМ СЛУЧИЛОСЬ

Это было уже давно, очень давно, еще когда наши прекрасный половины стригли себе головы, а Бендерскй цадикъ пугалъ чертей своимъ черешневымъ чубукомъ.

Въ то время въ славномъ городе Кишиневе многие улицы еще были такъ узки, что два человека, при встрече, должны были повернуться бокомъ и втянуть въ себя дыхание, чтобъ свободно разойдтись. Что же касается до экипажей, то они и носа своего туда показывать не смели. Есть предание, что разъ, какимъ-то несчастнымъ случаемъ, въ одной изъ такихъ улицъ встретились две молдованския каруцы. Оне такъ застряли, что не могли ни назадъ ни впередъ. Несчастные волы сильно барахтались и до того перепутались ногами, что хозяева ихъ, молдаване, никакъ не могли разобрать каия какому волу принадлежать ноги. Послали за знахаремъ, и тотъ после долгнхъ шептаний решилъ, что воловъ следуетъ зарезать. Когда эго было иснолнено и кожи съ воловъ сняты, то тогда только вопросъ о ногахъ разъяснился. Молдаване, дивясь мудрости знахаря, по кускамъ вынесли говядину и кожу изъ проклятой трущобы, и въ тотъ же день пропили и то и другое въ соседнемъ погребе; каруцы же остались торчать въ томъ месте, где oне остановились, и можетъ быть торчали бы до сихъ поръ, но вскоре после этого события случился пожаръ и вся та улица сгорела до тла. Пocле пожара никакъ нельзя было отыскать каруцъ, что даетъ иоводъ предполагать, что и oни сделались жертвою пламени. Выражаясь языкомъ нашихъ правдолюбивыхъ газетъ, я, однакожъ, прибавлю, что за достоверность этого предания не ручаюсь.

На одной пзъ такихъ улицъ стоялъ домъ, который — какъ вы уже догадаетесь — былъ гораздо меньше дома Папудова. Этотъ домъ состоялъ всего на всего изъ двухъ комнатъ съ сенцами и имелъ очень дерзкую наружность, потому что покривившаяся бугорчатыя сгены и остроконечная камышевая крыша, изъ которой па подобие лапъ торчали балки, придавали ему вида буяна, готоваго вступить въ драку съ соседними домами. Въ этомъ доме жили счастливые супруги: ребъ Хаимъ-Шулимъ Фейгисъ и жена его Мени-Кройна, съ ихъ пузатыми и курчавыми ребятишками. Супруги жили въ совершенномъ мире и снокойствии, если не считать ровно по две ссоры на каждыя сутки, т. е. утромъ и вечеромъ. Утром ссору затевалъ обыкновенно мужъ, а вечеромъ — жена…

… То ли дело Кишинёв! Если не грязь по уши, то песок по колено, если не погребок, то лавочка, если не каруцы с угольем, то куча солёной тарани. А уж кучки людей, куда ни поворотишься. А тут всё одно: трава да трава. Тоска.

Рабинович Осип.  История о том, как реб Хаим-Шулим Фейгис путешествовал из Кишинева в Одессу, и что с ним случилось //Избранное. – Иерусалим: Б.и., 1985. – С. 222 – 314.

Ицик МАНГЕР: 30 мая 1901, Черновицы, Австро-Венгрия — 21 февраля 1969, Тель-Авив, Израиль — еврейский поэт, писавший на идишe. Имя Ицика Мангера носит еврейская библиотека г. Кишинёва.

…………………………………………………………………………………………………………………………………………

ПЕСНИ С ИЗНАНКИ

Предисл. к книге «Песни на Пятикнижие». Пер. с идиша И. Булатовского под ред. В. Дымшица

У народа, у языкотворца

Умер звонкий забулдыга-подмастерье.

В. Маяковский «Сергею Есенину»

I

Чуть не пятая часть еврейского населения Восточной Европы кормилась портновским ремеслом. Говорят, это пошло еще от времен европейского средневековья, когда евреев не принимали в ремесленные цеха, и единственное доступное им ремесло было ремесло старьевщика. А где лавка старьевщика (а за одно – и скупщика краденного), там и мастерская по починке старой одежки: зашить, залатать, перелицевать, вывернуть наизнанку.

У изнанки есть своя поэзия, своя поэтика. Чужая вещь, которая стала твоей. Старая вещь, которую не узнать, которая стала как новая, «лучше новой».

Поэзия на идише – самая незаметная, самая незамеченная – всегда была изнанкой поэзии на «больших» европейских языках. Никто не  видит изнанки, до тех пор, пока костюмчик не выносится, не заблестит на локтях и коленях. Тут его самое время перелицовывать – авось еще поносят. Может быть именно сейчас, когда европейская поэзия повыносилась до верлибров, настало время посмотреть, что же там – с изнанки.

Кстати, о портных. Авром Мангер и его старший сын Ноте были портными. И младший, непутевый Ицик, тоже должен был стать портным, а стал поэтом. Он писал стихи от имени портновского подмастерья, как правило, от имени своего погибшего во время войны брата Ноте. «За «Зингером» бледный портняжка / Про паву златую поет» (Пер. А. Глебовской).

Дед был извозчиком, сын – портным, внук стал поэтом. Дед пел, и сын пел, а внук написал песни, которые евреи поют как народные, поют так, как немцы поют Гейне, как русские – «Коробейников» Некрасова.

Мангер не просто автор десятков стихотворений, положенных на музыку, но один из величайших поэтов ХХ века. Это утверждение парадоксально. Кажется, нет и не может быть великого поэта, о котором ничего не слышала «просвещенная публика». А о Мангере, вне круга читающих на идише, мало кто слышал в Европе, почти никто не слышал в России. Такова, впрочем, судьба всей новой еврейской поэзии. Она возникла очень поздно, в конце XIX века, и уже в начале ХХ веке стала (по качеству, но не по известности) поэзией мирового масштаба, поэзией насчитывающей не меньше десяти имен (огромное число!), которые «по гамбургскому счету» стоят в том же ряду, что и, допустим, Мандельштам, Оден, Рильке. Если в России в принципе не разучатся читать стихи, то рано или поздно этих поэтов прочтут.

Откуда же у молодой поэзии такие достижения? Это все «искусство кройки и шитья», когда в дело идет всякий лоскут, а лоскутов этих куда как много. Еврейские поэты писали стихи на идише, но читали, говорили (зачастую и писали) на русском, польском, немецком, английском. Пели на украинском, на румынском, на литовском. Это были не иностранные, это были для них родные языки. В этой языковой разноголосице был еще и библейский иврит: германский пиджак идиша был сшит на семитской  подкладке. Идишская культура похожа на лавку старьевщика, в которой постмодернизм не эстетическая система, которой еще только предстоит случиться, но образ жизни.

II

Литературная жизнь на идише в первой половине ХХ века кипела: группы, объединения, направления. Мангер был сам по себе. Будучи, как и другие еврейские поэты его поколения, плоть от плоти европейского модернизма, он делал нечто прямо противоположное тому, что делали его современники. Еврейские поэты, мальчики из местечек, воспевали грохочущие города, писали о Спинозе и Мессии, наперегонки бежали за футуризмом и экспрессионизмом; Мангер, уроженец Черновиц, самого европейского из «еврейских» городов Восточной Европы, воспевал местечки, писал о любви горничной к солдатику, подражал поэтике жестокого романса, народной баллады.

С наглостью гения Мангер всю жизнь отстаивал право, которого искусство ХХ века, чем дальше, тем больше лишалось: право на прямое лирическое высказывание. В эпоху, когда не только романтизм, но и неоромантизм успели стать банальностью, если не пошлостью – Мангер продолжал настаивать на том, что нет рифмы свежей и актуальней, чем «кровь-любовь».

Романтизм, истрепавшийся, сношенный до дыр, покинул дворянские гостиные и стал, в конце концов, достоянием городского плебса, жителей мещанских предместий. Поношенный романтизм – это городская баллада, жестокий романс. Лиру сменила гитара, бледную деву – белошвейка или проститутка, вдохновенного юного певца – старый шарманщик. Мало кто из поэтов в ХХ веке позволил себе примерять романтические обноски. Разве что испанец Федерико Гарсия Лорка, австриец Теодор Крамер и уроженец Черновиц (а значит поэт без отечества) Ицик Мангер. Он подобрал старый, истрепанный плащ европейского романтизма и, вывернув его наизнанку, накинул на плечи жестом принца в изгнании. Мангер – последний великий романтический поэт Европы.

В истории литературы не вянут лавры новаторов, лавры тех поэтов, которые открыли своим творчеством новую эпоху. Но, кажется, никто не обратил внимания на призрачный блеск венка «последнего поэта». Поскольку в европейской культуре фигура поэта есть, прежде всего, фигура поэта романтического, постольку Мангер, может быть, вообще последний поэт в точном смысле этого слова. Он тот «Последний поэт», о котором написал Баратынский: «Нежданный сын последних сил природы».

Стихотворение «Последний поэт» входит в главный сборник  Баратынского «Сумерки». Удивительным образом, «сумерки» ключевое слово в поэзии Мангера. Не многозначительные «Сумерки богов», не «сумрак» декадентов, а просто – сумерки, вечер, отдых усталого человека. Сумерки – это не горе, а печаль, сумерки – это еще светло, сумерки – это максимум оптимизма, когда вокруг «европейская ночь». Сумерки – это время подведения итогов.

Может быть, лавры Мангера, лавры «последнего поэта» – это вообще судьба всей еврейской поэзии на идише, поэзии, которая поздно, слишком поздно, вышла на сцену, когда уже было пора задергивать занавес. И не имея шансов стать первой, не желая стать десятой, она гордо стала последней. Мангеровские баллады – не от наивности, а от искушенности: он ведь писал не только после Гейне, но и после Рильке, после Гофмансталя, в некотором смысле, после Европы, которая в кровавых конвульсиях кончалась на его глазах.

III

 Ицик Мангер родился в 1902 г. в Коломее (Восточная Галиция, современное украинское название Коломыя), но его детство прошло в Черновицах (современные Черновцы).

Здесь надобно сказать о Черновицах. Черновицы — удивительный город. Эта щегольская «маленькая Вена», зажатая в глухом восточноевропейском углу между гуцульскими Карпатами, молдаванскими степями и галицийскими нивами, была не только столицей австрийской Буковины, но и одной из литературных столиц Европы. Черновицкие евреи (а Черновицы были еврейским городом) говорили не на идише, а на немецком. Из Черновиц вышла целая плеяда первоклассных поэтов, евреев, писавших на немецком языке: Мозес Розенкранц, Маргула-Шпербер, Роза Ауслендер и, величайший немецкий поэт ХХ века, Пауль Целан. Кстати, Целан хорошо знал и высоко ценил поэзию Мангера. Эти поэты-земляки кажутся абсолютной противоположностью: между тем, в их творчестве при огромном внешнем различии много внутреннего сходства.

Мангер учился в черновицкой «Кайзергимназиум» (откуда его вышибли за плохое поведение) и рос человеком немецкой, точнее австрийской, культуры, и культуры очень высокой. Достаточно сказать, что его старший брат Ноте был не только портным, но и хозяином популярного в Черновицах литературного салона. Много лет спустя, в этом салоне стал бывать молоденький Пауль Анчел, будущий Пауль Целан. Ориентация на австрийскую литературу, на венских символистов видна во всем творчестве Ицика Мангера.

И все-таки Мангер выбрал идиш. Сказались и то, что дома говорили на идише, и поездки на лето к дедушке в галицийскую деревню Стопчет. Но главную роль сыграло то, что в 1915 г. семья Мангера переехала в Румынию, в Яссы, город, в котором было много вина, румынских и цыганских песен, и сочного молдавского идиша.

Мангер начинает публиковаться в еврейских журналах Румынии, выпускает первую книгу стихов в Бухаресте. И все-таки Румыния – периферия еврейского литературного мира. В 1929 г. молодой поэт переезжает в Польшу, в Варшаву, столицу еврейской литературной жизни.

До 1938 г. Мангер живет в Варшаве. Это его лучшие творческие годы. Именно в Польше он написал самые восхитительные свои баллады, с которыми когда-нибудь, даст Бог, русский читатель еще познакомиться. В Варшаве Мангер много и успешно работает, в том числе для театра и кино, создает несколько сборников стихов и прозы, среди них, одну из вершин своего творчества, «Хумеш-лидер» («Песни Пятикнижия»). Вторая мировая война застала поэта  в Париже.

В 1946 г. Мангер выступал на открытие памятника героям Восстания в Варшавском гетто вместе с еще двумя великими еврейскими поэтами: польским – Юлианом Тувимом и израильским, ивритским – Авраамом Шлёнским. Над руинами Варшавы Мангер прочитал по-русски  пушкинские строки: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, / К нему не зарастет народная тропа», а потом сказал: «Раньше народ приходил на могилу своего поэта, а теперь поэты приходят на могилу своего народа». Ему, как и другим еврейским поэтам, не для кого стало писать.

После войны Мангер продолжал писать и написал еще много прекрасных стихов. И все-таки «Золотая пава скрылась вдали / Улетела искать вчерашние дни». Молодой, бесшабашный подмастерье стал старым, усталым мастером. В поздние годы Мангер все больше обращается к строгим формам: в частности, он создает цикл замечательных сонетов.

Поэт пережил не только своих читателей, но и свою семью, которая сгорела в пламени Катастрофы. Во время войны он жил в Лондоне, в пятидесятые-шестидесятые годы – в Нью-Йорке. Незадолго до смерти Ицик Мангер переехал в Израиль, где и умер в 1969 г. Имя Ицика Мангера носит израильская литературная премия, вручаемая писателям, пишущим на идише.

IV

Моя прапрабабушка говаривала: «Верно Хумеш (Пятикнижие) книга не человеческая, а истинно божественная. Я ее всю жизнь каждый год перечитываю, а она все не наскучит». Полагаю, что она читала не само Пятикнижие, а «Цейне-Рейне», пересказ на идише вместе с комментариями и мидрашами, своего рода библейский роман. А «Цейне-Рейне» не могло ей наскучить, потому что она твердо знала: это не только для нее писано, но и про нее.

Каждый еврейский писатель, поверивший в свое призвание национального писателя, рано или поздно садился писать свою Библию. (Хороший пример – «Тевье-молочник» Шолом-Алейхема.) Библия Мангера – ностальгическая Библия. Ведь для его читателя, жителя большого города, старый штетл был не менее далекой и не менее важной частью национальной мифологии, чем библейский Ханаан. Это с одной стороны, а с другой, быть может, это и есть новая «Цейне-Рейне», та самая, которая не наскучит. Ведь лирические баллады «Хумеш-лидер» возвращают читателю ощущение, что Книга Бытия – не древний восточный эпос вроде «Гильгамеша», а что-то очень близкое; книга, написанная если уж не о нем самом, то и не о праотцах, а, в крайнем случае, о прадедах.

Мангер называет «Цейне-Рейне» в качестве источника «Хумеш-лидер». «Цейне-Рейне» была составлена в начале XVII века, тогда же появились пуримшпили, еще один источник «Хумеш-лидер». И «Цейне-Рейне» и пуримшпили всецело принадлежат эстетике барокко, любимому и, в сущности, единственному всецело адаптированному народной культурой евреев Восточной Европы, европейскому стилю. Им присуще барочное смешение высокого и низкого, трагедии и фарса, барочные густые тени и неожиданно выхваченная светом деталь. Все это есть и в стихах Мангера.

«Хумеш-лидер» — книга очень еврейская (не только по теме и языку), но вместе с тем и очень европейская. В библейских балладах Мангера есть очарование подлинного примитива, которое было присуще, например, художникам Кватроченто. Мадонна сидит у окна, а за окном родной городок художника где-нибудь в Умбрии или Тоскане, и итальянский мужик пашет поле, и убегает вдаль дорога «печальная и прекрасная», и над миром – разлито сфумато, дымка столь любимых Мангером сумерек.

Напряжение этой удивительной книги  — напряжение между европейским модернизмом и еврейским поздним Средневековьем, между Библией и повседневностью – точно задано двумя предисловиями: первое – стихотворение в прозе во французском духе, а второе – рифмованная проза, стилизованная под предисловие к средневековой народной книге. Взяты крайние точки, уравнивающие противоположные эстетические полюса, поэзию и прозу: стихотворение в прозе и проза в стихах. В этом напряжении суть «Хумеш-лидер»: поэзия библейской прозы выражена в городской балладе, самом прозаическим из поэтических жанров.

Главный дефицит современной поэзии – дефицит наивности, дефицит веры в чудо. Никто уже не верит, что можно сказать нечто простое, хотя все понимают, что только это и стоит говорить. Ицик Мангер справился с этой задачей шутя. Это ли не чудо? А вы говорите: чудес не бывает.

Валерий Дымшиц

IȚIC MANGHER: 30 mai 1901, Cernăuți — 21 februarie 1969, Israel. Poet și dramaturg evreu de limbă idiș. Ițic Mangher este patronul spiritual al bibliotecii evreiești din Chișinău.

………………………………………………………………………………………………………………………..

“Itzik Manger – Regele Poeziei Idiş- 110 ani de la naşterea poetului”, la Biblioteca Bucovinei din Suceava (29 mai, 2011)

Itzik Manger ( 30 mai 1901, Cernăuți, Bucovina – 21 februarie, Gedera, Israel) a fost o personalitate originală plecată cândva din Bucovina și construind un destin de notorietate mondială. Cunoscut ca un important autor de limbă idiș și un renumit interpret, un autoproclamat bard de muzică folk care a creat și performat cu succes în Bucovina, România, Polonia, Franța, Anglia și, în cele din urmă, în Israel, Itzik Manger a cucerit lumea.

Adolescentul – și apoi tânărul – este marcat de tranziția de la cultura tradițională germană (asimilată prin educația primită în copilăria imperială) la teatrul, poezia și muzica în idiș. Debutează în 1921 în revista română-idiș Kultur, iar prima sa carte apare tot în România, sub titlul Shtern Oyfn Dakh (“Stele pe acoperiș” 1929), fiind dominată stilistic de căutarea unei identități auctoriale veritabile, la intersecția dintre simplitatea frazării – specifică literaturii populare – și tehnicile elaborate ce definesc cultura înaltă.

Începând cu 1929, Itzik Manger pleacă în exil, mai înâi la Varșovia, continuând să-și dezvolte literar temele preferate, în poeme ce vorbesc despre durerea de a trăi în lumi marcate de segregare asupra cărora scriitorul proiectează deopotrivă empatia, serenitatea și compasiunea față de suferința umană universală. Etica bunei conviețuiri și a dialogului intercultural – virtuți specifice vieții din ștetl-urle Estului Europei – adaugă proeminențe iluministe neașteptate mărcilor estetice tradiționale ale simbolisticii iudaice laice și religioase, la care Itzik Manger recurge ca la niște tușe pointilliste ce portretizează și ipostaziază psihologii, naturi umane neașteptate, sentimente, elanuri existențiale, toate desenate pe canavaua plină de forță, rafinament și ironie a literaturii resimțită ca stil de viață. Remarcabile sunt contribuțiile sale la dezvoltarea și promovarea teatrului idiș, pe ramura viguroasă a respectabilului Abraham Goldfaden, care i-a fost model.

În calitatea sa de părinte al teatrului modern evreiesc, Goldfaden (numit de exegeți și Prințul fermecat care a readus la viață letargica lume culturală evreiească românească) înființase în România în 1876 prima trupă de teatru idiș din lume și, de asemenea, tot lui i se datorează prima reprezentație teatrală evreiască din Statele Unite ale Americii, derulată integral în ivrit și idiș. În onoarea acestui mare model al lui Manger care a revoluționat teatrul mondial, în zilele noastre are loc periodic la Iași celebrul festival Avram Goldfaden.

Contactul lui Itzik Manger cu acest Prinț al teatrului total care a fost Goldfaden – ce utiliza în premieră în lume în reprezentațiile devenite celebre proza și versul, pantomima și dansul, momentele acrobatice și jongleriile sau chiar spiritismul – a lăsat amprente puternice asupra creației, expresiei și stilului său.

În 1961, unele din textele poetice ale lui Itzik Manger au fost selectate și incluse în Antologia UNESCO a Poeziei Lumii. Drumul către universalitate al acestui mare creator a început acum 110 ani în Cernăuțiul tuturor posibilităților, în Bucovina unei europenități și a unei modernizări îndelung amânate, dar niciodată pierdute de către puternicele conștiințe artistice care au dus-o departe, în lumea liberă.