КИШИНЁВСКИЕ ИСТОРИИ

Иосиф ШАЦ

Режиссёр русского театра Чехова родился и вырос в самом сердце молдавской столицы. На его глазах маленький город обрастал новыми кварталами и микрорайонами, менял свою этническую палитру, становился местом культурного и социального притяжения.

Жизнь моей семьи неразрывно связана с Кишиневом как минимум с 19-го века. В книге Якова Копанского «История евреев Бессарабии» есть информация про моего деда. Он был известным общественным деятелем при Городской Думе и служил шацом – отвечал за богослужения в синагоге. Отсюда и пошла наша фамилия. Дед учился в Германии, хорошо знал немецкий язык. Долгое время он отказывался верить в бесчинства, что творили с евреями фашисты, и когда началась война остался в Кишиневе, за что потом поплатился жизнью. Отец успел уехать из города. В эвакуации познакомился с моей мамой, после войны они вернулись в Кишинёв, где через некоторое время я и появился на свет.

Мы жили всего в квартале от нынешнего бульвара Штефан чел Маре – по адресу Пушкина, 31. В 70-е годы наш дом снесли, а нас расселили. Сейчас на этом месте пиццерия, а до недавнего времени там размещался «Banca de economii». Дома моего детства нет уже почти 50 лет, а он снится мне до сих пор. Его украшала очень необычная проходная арка, с красивой росписью и лепниной- все, кто заходили к нам не могли оторвать от неё глаз. А в остальном, это был типичный «кишинёвский» двор, где на одной территории уживались евреи, русские, молдаване, украинцы и поляки. Сосуществование такого интернационального «микста» нельзя было назвать идеальным – мы, дети частенько ругались между собой, устраивали потасовки. Взрослые, защищая своих чад, тоже бывало, ссорились. Но короткие промежутки разногласий быстро сменялись длительными периодам всеобщего примирения, которые всегда сопровождались бурной коллективной деятельностью. Помню, как наши мамы разводили во дворе костры и пекли все вместе «синие» или варили в тазах сливовое повидло, аромат которого раздавался на всю округу.  Мы, пацанами, облизываясь как коты усаживались вокруг и наблюдали все действо. Потом каждый из нас был вознаграждён куском хлеба с густо-намазанным слоем повидла. Ещё вспоминаются дни всеобщей стирки, когда во дворе натягивали такие длинные веревки, на которых сушили белье. Чтобы оно не пачкалось и не пылилось, конструкции подпирали трёхметровыми палками — и под бельем можно было ходить. В общем, кишиневские дворики 50-х мало чем отличались от двориков из старых итальянских фильмов…

Наш дом находился на одной «магале» с Русским театром, и конечно же, мы с родителями по воскресеньям ходили туда на спектакли. Сам театр размещался в бывшей синагоге, и в зрительном зале легко угадывалась ее типичная архитектура. Позже в здании прошла большая реконструкция, и о некогда расположенном здесь объекте религиозного культа больше ничего не напоминало. Я помню, как театр был местом встречи культурной элиты города. Поход в театр для всех был большим событием. Женщины приходили в красивых вечерних платьях, обязательно переобувались в туфли.

Любопытно, что в 60–е годы, когда два образованных кишиневских еврея садились на лавочку говорить о каких-то высоких материях – литературе, философии, они обсуждали это не на русском языке или на идиш, они обязательно говорили на румынском. На нем им было легче выражать свои мысли. Тогда знание языка было не политическим вопросом, это был вопрос коммуникации.

Одно из самых ярких воспоминаний детства — наши мальчишеские вылазки. Была у нас такая дворовая «банда» 10-12 человек. Правда, вся суть нашего «бандитского» существования (а все мы были мальчиками из очень приличных семей) состояла в том, чтобы выбраться в какие-то части города, куда было запрещено ходить. Одним из таких «таинственных», но очень притягательных мест был домик художника Георгия Бонзы, которого сейчас все называют «кишиневским Сальвадором Дали». Нам рассказывали, что это домик злого волшебника, и эти городские легенды очень вдохновляли и ещё больше подстегивали наш интерес. И, действительно, это было очень причудливое, красочное арт-пространство человека, живущего в своём мире, который на нескольких квадратных метрах создал собственную планету. Чего там только не было – и сказочные химеры, и фигурки пионеров, и даже гроб посередине комнаты. Мы пытались все это рассмотреть через забор, быстро ретировались, но возвращались вновь. К сожалению, никому не пришло в голову сохранить для потомков этот уникальный художественный объект.

В Кишиневе моего детства считалось – все что дальше трех кварталов это очень далеко. Однажды мы забрались на поля, которые располагались на месте нынешней Рышкановки. На тот момент там находились остатки каких-то оросительных систем, и я помню каким маленьким и невероятно далеким оттуда казался мне город.  В то время в Кишиневе было много гужевого транспорта, а при нем существовала служба, которая ходила после проезда всех этих повозок и собирала навозные кучи. Чистоту тогда соблюдали очень строго!

Еще одним колоритным уголком Кишинева того времени, безусловно, значился Центральный рынок. Это было место нешуточного паломничества населения, где горожане покупали практически все – начиная от продуктов, заканчивая одеждой. Нашим дворовым ребятам очень нравилось ходить вдоль базарных рядов, пробовать семечки и потихонечку набивать себе ими полные карманы.

Но больше всего я любил Центральный рынок за то, что туда приезжали циркачи и разного рода аттракционы. Я удивлялся мотоциклистам, гоняющим по вертикальной стене, но мое детское воображение было абсолютно поражено, когда я увидел как это делают на автомобиле.  В моей голове не укладывалось, как это вообще может быть. Я тогда пришёл домой и четко заявил родителям – «я понял, кем я хочу стать, когда выросту – я хочу ездить по вертикальной стене».

Я помню, как на месте нынешнего дома правительства был пустырь, но сама центральная площадь считалась очень модным местом. Молодежь называла ее Бродвей. Говорили: пошли на Бродвей!

Все что показывали в фильме “Стиляги” имело свои отголоски и в Кишиневе. Это было такое поклонение перед Америкой. Кстати, джинсы тогда были не джинсами, а брюками с заклёпками. Молодое поколение слушало пластинки на рентгеновских снимках – популярные западные группы, битлы. Ниже Главпочтампа по ул. 28 июня находился самый знаменитый магазин в городе – “Мелодия” и там из-под полы иногда удавалось приобрести дефицитные диски. А еще ходили дружинники с красными повязками. Это было престижно, с ними считались. Они следили за порядком в городе.

Мое увлечение театром началось ещё в школе. В нашей 37-ой уделялось много внимания творческому воспитанию. Я активно участвовал в художественной самодеятельности, любил миниатюры Аркадия Райкина. Каждый день направляясь в школу, проходил мимо Городского дома Молодёжи (находился в районе бывшей гостиницы «Кодру»), где размещался очень известный в городе еврейский народный театр под руководством ученика Михоэлса Рувима Левина. В своей эмоциональной памяти я сохранил особый запах кишиневских театров – запах краски и горящих софитов, который преследует меня всю жизнь.

Кишинёв по своей сути относится к категории «тихих» городов. Но так исторически сложилась, что время от времени этот тихий город напоминает о себе миру скандальными фактами, и эта скандальность придает ему совершенно другой формат. Многие до сих пор считают Кишинёв провинциальным. А что такое провинциальность? Это маленькие расстояния, это маленькие решения, это «неспособность мыслить категориями мира и целой вселенной.

Для того чтобы город перестал быть провинциальным, мужи города должны начать мыслить по другому. Только сейчас, спустя 30 лет, в этом отношении начинают делаться первые шаги. Я верю, что не за горами времена, когда Кишинёв обретёт статус настоящей европейской столицы, где ценят культуру, берегут историю и с оптимизмом смотрят в будущее!

9 марта 2021

Подготовила Наталья ШМУРГУН,
Secția „Memoria Chișinăului”

https://nashgolos.com/…/12/kiwinevskie-istorii-iosif-wats/